— Это вы забываете, — возразил Моррисон, радуясь, что уж на этот раз» ему удастся поймать Конева на ошибке, — что волны редуцируются задолго до того, как они достигают нас. Эти волны находятся именно там, где они должны быть согласно принципу неопределенности!.
Конев неуверенно произнес:
— Не имеет значения. Мы ведем наблюдения в данный момент, и ничего неопределенного в этом нет. Ну, и что же это означает?
— Это подтверждает мою теорию, — продолжал Моррисон. — Это как раз то, что я и должен бы увидеть внутри клетки в том случае, если мое объяснение активности скептических волн верно.
— Я не это имею в виду. Мы же начали с предположения, что ваша теория верна. Теперь это уже не п предположение, а доказанный факт. И я вас поздравляю. Но о чем думает Шапиров, судя по этим волнам?
Моррисон покачал головой:
— У меня нет абсолютно никаких данных, ка:ак соотносятся такие волны с волнами мышления. Потребуются годы, чтобы найти это соотношение, если оно вообще когда-нибудь будет найдено.
— Но о, может, скептические волны, когда они четки и интенсивны, оказывают воздействие на ваши мозг? Вы получаете какие-нибудь образы?
Морриисон немного подумал, а затем покачал головой:
— Нет, никаких.
И вдруг из-за его спины послышался сдавленный тихий голос Барановой:
— Я что-то улавливаю, Альберт.
Моррисон обернулся:
— Вы?
— Да, хотя, может, это и странно...
Конев тут же потребовал:
— Что? Что ты чувствуешь, Наталья?
Баранова заколебалась:
— Любопытство. Видите ли, нет никакого определенного образа. Просто ощущение. Я чувствую любопытство.
— Вполне понятно, — объяснил Моррисон. — В силу данных обстоятельств у вас вполне могло возникнуть такое чувство. И вовсе необязательно, что оно передалось вам от кого-то.
— Нет, нет. Я знаю, что представляют мои собственные мысли и чувства. А это пришло ко мне извне.
— Вы почувствовали это только сейчас? — спросил Моррисон.
— Да, именно сейчас.
— Ну хорошо. А что теперь?
Брови Барановой вдруг поползли вверх от удивления:
— Оно внезапно прекратилось. Вы что, выключили свою машину?
— Да, я отключил ее. А теперь расскажите, когда к вам пришло это чувство.
Он обернулся и многозначительно посмотрел на Калныню, намекая не подсказывать, когда он включит и выключит компьютер. Но Калныня, казалось, не обращала на них никакого внимания. Она сосредоточенно смотрела на клетку, пытаясь понять это маленькое чудо, созданное природой.
Он отвернулся и сказал:
— Наталья, закройте глаза и соберитесь с мыслями. Когда что-либо почувствуете, скажите просто «да», а если ничего не будет, то «нет».
Немного подумав, она согласилась.
Моррисон обратился к Коневу:
— Машина издает какой-то шум, когда ее включаешь или выключаешь? Можно что-либо услышать или почувствовать при этом?
Конев отрицательно покачал головой:
— Я не слышу и не чувствую ничего.
— Тогда нет никакой ошибки: ощущения у нее возникают, лишь когда машина включена.
Дежнев, который, в отличие от Калныни, с интересом следил за разговором, спросил:
— Но почему? — его глаза сузились. — Ведь импульсы мозга имеются здесь, на нашем корабле, независимо от того, улавливает их ваша машина или нет. И она должна ощущать любопытство все время, без каких-то перерывов.
— Нет, нет, — возразил Моррисон. — Дело в том, что моя машина отфильтровывает подлинно скептические волны от всех других. Без компьютера у нее бы возникли смешанные чувства, масса различных ощущений. А благодаря машине она получает только скептические волны, что еще раз доказывает правильность моей теории.
— Но я? Я ведь ничего не ощущаю, — нахмурился Дежнев. — Разве это не доказывает обратное?
Моррисон дернулся:
— Видите ли, мозг — это очень сложный механизм. Наталья что-то чувствует, вы — нет. Что касается меня, то в данной ситуации я тоже ничего не ощущаю. Но, по-видимому, данные скептические волны имеют какую-то направленность, которая подходит именно к мозгу Натальи, а к нашим — нет. По вполне понятным причинам я не могу объяснить вам все сразу. А вы, Конев, чувствуете что-нибудь?
— Нет, — так же недовольно ответил Конев.
— Я, правда, почувствовал кое-что, когда мы были в межклеточной жидкости.
Моррисон покачал головой, но ничего не сказал. Конев взорвался:
— Ну, чувствуешь ты еще что-нибудь, кроме любопытства, Наталья?
— Нет, Юрий, ничего, — ответила Баранова. — Сейчас нет. Но ты же знаешь Петра Шапирова. Ему было интересно буквально все.
— Я-то знаю. Но это нам не поможет. Альберт, в каком направлении мы сейчас движемся?
— Вниз по течению, — ответил Моррисон. — Это единственное направление, в котором мы можем двигаться.
— Не может быть. Как это? Вы шутите? — разозлился Конев.
— Вовсе нет. Вы спросили, в каком направлении мы движемся. А что еще я тебе мог ответить? Думаю, что нет смысла указывать направление по компасу.