Фантастическое путешествие II

Моррисон почему-то рассердился, услышав слова Конева. И ничего не ответил. Он продолжал рассматривать внутреннее строение нейрона, но не узнавал ничего из того, что видел. Там были фибры, изогнутые пластинки, какие-то частицы неопределенного размера и непонятной формы. У него возникло ощущение, что в клетке имелся своего рода остов, который удерживал в определенном порядке один из самых больших элементов — органеллы. Но понять точнее было трудно, поскольку корабль двигался мимо них очень быстро, как будто плыл вниз по течению. Чувство движения здесь было гораздо сильнее, чем когда они были в потоке крови. Видимо, из-за того, что наряду с ними двигались еще какие-то мелкие частицы, в то время как большие объекты оставались на месте.

В конце концов Моррисон сказал:

— Послушайте, Юрий мы движемся так быстро, что движение искажает скептические волны.

— Вы с ума сошли? — проворчал Конев. — Мы движемся очень медленно. Нас просто несет внутриклеточный поток. Это еще раз подтверждает, что все малые молекулы соответствуют структуре органеллы клетки. Если измерять по обычной шкале, то скорость наша чрезвычайно мала; а быстрой она кажется лишь по нашей минимизированной шкале. Мне что, учить вас физиологии клетки?

Моррисон прикусил губу. Конечно, Конев был прав. А он опять забыл, как минимизация искажает восприятие окружающего.

— Но все равно будет лучше, — не хотел сдаваться Моррисон, — если мы снова станем Д-глюкозой и позволим энзиму захватить нас. Скорость уменьшится, и тем самым улучшится прием скептических волн.

— Нам не нужно сбавлять скорость. Нервный импульс в реальном мире движется со скоростью минимум два метра в секунду, а при наших размерах его скорость превышает в семьдесят раз скорость света. По сравнению с этим наша скорость, как бы велика она ни казалась, на самом деле ничтожна. Даже если мы будем двигаться по отношению к нервному импульсу со скоростью космического корабля, мы будем стоять на месте.

Моррисон поднял вверх руки в знак своей полной капитуляции. Внутренне он был взбешен. Он ненавидел людей, которые были всегда правы. Непроизвольно он взглянул в сторону Калныни. Его не покидало чувство, что теперь и она презирает его. Но она спокойно, без тени насмешки смотрела на Моррисона. Она повела плечами, как бы спрашивая (так ему показалось): «А что можно ожидать от этого фанатика?»

Моррисон оглянулся назад. Баранова, казалось, вообще не придала значения их разговору. Она занималась своими приборами. Моррисону вдруг стало очень интересно, о чем это она так сосредоточенно думает, когда двигатели отключены и корабль несет течением?

Дежнев, при дрейфе без двигателей, был единственным членом экипажа, которому было совершенно нечем заняться. Кроме как, может быть, в полглаза наблюдать за окружающим пространством во избежание чрезвычайных ситуаций.

— Давайте, Альберт, — сказал он, — изучайте хорошенько эти ваши скептические волны и проясните нам ситуацию. А потом мы уплывем отсюда. Может, это и чертовски привлекательно — находиться внутри клетки, — но это дело вкуса. Что касается меня, я сыт по горло. Не зря отец говаривал: «Самая волнующая часть любого путешествия — возвращение домой».

Его прервала Баранова:

— Аркадий!

— Да, Наташа, слушаю.

— Хватит на сегодня. Оставь несколько слов на завтра.

На ее лице Моррисон заметил легкую улыбку.

— Хорошо, Наташа. Я не одобряю твой сарказм, но сделаю, как хочешь ты.

Он с лязгом закрыл рот, но тут же замурлыкал ' себе под нос какой-то мотивчик.

Моррисон был слегка ошарашен. Они были в корабле немногим менее пяти часов, а казалось, уже несколько дней, а может, и лет. И сейчас, в отличие от Аркадия, и несмотря на свои прежние чувства страха и ужаса, он не думал и не хотел покидать тело Шапирова. Им овладело невероятное желание исследовать клетку, использовав предоставленную возможность.

Калныня, видимо, думала то же самое. Она произнесла:

— Какой позор! Быть первыми, кому удалось попасть внутрь самой сложной из всех живых клеток, и ничего не сделать, чтобы должным образом исследовать ее.

— Как раз это... — начал было Моррисон, но передумал, и незаконченная фраза повисла в воздухе.

Конев взмахнул рукой, как бы отгоняя рой насекомых:

— Не понимаю. Мы в клетке. У нас определенные задачи. Альберт, настраиваетесь на скептические волны.

— Именно это я и делаю, — сухо ответил Моррисон. — Вернее, я уже все сделал. Посмотрите!

Конев повернулся, затем совсем отстегнул ремень и взглянул на экран:

— Волны кажутся более четкими.

— Они и в самом деле более четкие. Кроме того, более интенсивные. Они имеют самые точные колебания из всех, что приходилось видеть. Рано или поздно, но колебания станут настолько точными, что будут представлять собой колебания одного электрона. Тогда мы должны будем принять во внимание принцип неопределенности.

— Вы забываете, что мыл минимизированы, и постоянная Планка для нас на девять порядков меньше, чем при обычных условиях.