Фальшивая жизнь

– Ну, пошли, что ли. А вон и Юлька как раз!

С крыльца спустилась девчонка лет пятнадцати в ситцевом голубом сарафане с узкими лямками, в сандалиях на босу ногу. Крепкая, рыжеватая, с косичками и ярко-голубыми – в цвет сарафана – глазищами.

– Ой, дядя Ваня! А я на почту собралась. Там открытки с артистами привезли. Обещали оставить! А вы проходите пока. Молочка на кухне попейте.

– Юль, нам тебя на пару слов.

– Дак…

– Да можно и тут, на крылечке. А ты, Вань, пока…

– …дак я в магазин загляну.

Услыхав про Настю Воропаеву, девчонка заметно расстроилась, погрустнела. На вопросы отвечала односложно, быстро.

– Нет, ничего не рассказывала. Не знаю. Не говорила.

– А про Ленинград? Про институт? – раззадоривал опер. – Неужели ничем не похвастала? Такой город!

– Да рассказывала. – Юля неожиданно улыбнулась. – И про метро, и про Зимний дворец, и про Невский… Собор там такой красивый… Казанский – во.

– А она у тетки своей останавливалась?

– Ну да, у нее. У Ираиды.

– А про нее ничего не рассказывала?

– Да нет. У них отношения-то были – так себе, – покусала губы девчонка. – Она все боялась – дадут ли общежитие? Вот, вроде обещали. Так потом все переживала – а как там, в общежитии-то, жить? Как будто в интернате не жила, в Озерске. Да, в общежитии-то всяко лучше, чем в людях. Тем более с такой-то теткой…

– А вот последний раз, как из Ленинграда приехала, к тебе заходила?

– Дак заходила, как не зайти? Печенье принесла – «Октябрьское». Чай пили…

– И конечно же, разговаривали… О чем?

– Так. Болтали всякую ерунду.

Видно было, что девушка снова закрылась, не хотела говорить. Что?

Ревякин тут же напустил на себя строгий, но одновременно доброжелательный вид:

– Ты, Юлия, пойми, мы убийство расследуем. Любая ерунда может пригодиться, любая мелочь. Так что стесняться тут нечего, мне – как врачу.

– Ну, раз может помочь… – Покраснев, Юля смущенно намотала косичку на палец. – О парнях говорили. О мужчинах.

Ага! Вот оно.

– Ну, так… болтали… Знаете, она же вся нервная приехала, злая. Мужиков нехорошо обзывала… «кобелями» – вот.

– Так! А подробней?

Юля повела загорелым плечом:

– А подробней не знаю. Настя вообще скрытная… была.

– Ясненько. А сама ты как думаешь? Что ее могло в пути разозлить. Огорчить, обидеть?

– Дак ясное дело – тетка. Она у нас та еще…

– А если не в Ленинграде? Где-нибудь рядом совсем?

– Чтоб так сказать? Не-е… здесь у нас ее никто не обидит – дядя Ваня рога-то живо поотшибет! В Озерске если только…

– В Озерске, ага. А вот когда раньше вы о парнях разговаривали, Настя как реагировала? Тоже «кобелями» обзывала?

– Ой. – Юля покраснела еще больше. – Не помню.

– Не помните, чтоб на мужчин ругалась?

– Нет.

– То есть не ругалась?

– Нет.

– Ага-а…

Отпустив девушку, Ревякин неспешно направился к клубу. На рекламном стенде, у крыльца, висела рукописная афиша: «Парижские тайны», пр-во Франция. Сеансы на 18 и 20 часов, цена билета 20 копеек. Дети до 16 лет не допускаются».

– Парижские тайны… – задумчиво протянул Игнат. – Как говорится, шерше ля фам! Ищите женщину. Только вот, в нашем случае, похоже, все-таки «ищите мужчину»!

Бирюзовый милицейский «Урал» уже стоял у почты. Приехал Дорожкин, успел… Да чего там успевать-то! Наверняка пожилая продавщица мало что могла пояснить, и голос звонившего опознать вряд ли сможет.

– Нет, не сможет. – Выйдя на крыльцо, Дорожкин достал пачку папирос «Север», дешевых, за четырнадцать копеек. По примеру Алтуфьева, участковый все же старался бросить, потому только такие и курил – «Север», «Прибой», «Волна»… «Памир» еще. Табак в них, в принципе, был не такой уж и плохой – обычный.

Подошедший Игнат тоже взял папироску и чиркнул спичкой.

– Сказала – голос молодой, наглый. А еще… – Игорь неожиданно ухмыльнулся и хитровато прищурился. – И еще кое-что тетя Маша приметила…

– Ну-ну? – выпустив дым, в нетерпении воскликнул Ревякин.

– Звонок был слишком уж чистым, без всяких помех. Скорее, не межгород, а местная линия. Я вот на почте и спросил. Жду. Сейчас журналы посмотрят – они вообще-то межгород фиксируют. Это же деньги…

На крыльце показалась Галя. С прической «французское каре», в бежевом, выше колен, платьице на бретельках. Смотрелась она очень эффектно: прямо Софи Лорен, а не продавщица сельпо! Такие прически а-ля Мари Лафоре, частенько с начесом, носили почти все молоденькие девчонки, женщины постарше предпочитали шиньоны.

– Игорь, там вас заведующая просила позвать.

– Ага!

Дружно выбросив недокуренные папиросы в урну, приятели рванули внутрь.

– Никаких междугородных звонков за последние три месяца не зафиксировано! – положив на стойку объемистый гроссбух, заявила заведующая – пухленькая улыбчивая шатенка в очках. – Ни входящих, ни исходящих.

– Точно?

– Да, точно. У нас хоть и АТС, а межгород пока что вручную.

– Ой, Галина Ивановна, – тут же заулыбался участковый. – А вы нам справочку можете написать? И чтоб с печатью. Есть у вас печать-то?

– Да уж для вас найдем!

– Здрасте! – на почту забежала наконец, племянница Ваньки Конькина Юля. Тряхнула рыжеватыми косичками: – Открытки с артистами еще остались?

– Остались, остались. Вон, выбирай.