Фальшивая жизнь

– Слушаю вас, товарищи! Чего хотели?

– А дай нам, Галюня, пива. Четыре бутылочки. И скажи-ка, тетя Маша когда на работу придет?

– С обеда выйдет. А я – в отпуск, вот! Ой, а вы меня до Лерничей не подкинете?

– Подкинем. Только сперва с тетей Машей поговорим.

– Ой! Здорово! Вы, пока ждете, можете на крылечке пива попить. У нас паштет есть, шпротный, будете?

От паштета, как и от предложения попить на крылечке пива, милиционеры отказались, сославшись на дела. Одно дело как раз и было, только, скорее, у Дорожкина – в области профилактики мелкого хулиганства и злоупотребления спиртным. И касалось оно местного ухаря Ваньки Конькина.

Вернувшись из армии года три назад, Ванька устроился на работу в леспромхоз, поначалу вальщиком и сучкорубом, а потом и трактористом, водителем трелевочника. Проживал он с родителями, людьми вполне уважаемыми и достойными, еще имелись две старших сестры – замужем, в Тянске, ну, и полдеревни родственников. Жениться Конькин пока что не собирался, а получая вполне сносные деньги – с премиями и по двести в месяц выходило! – жил себе не тужил, закатываясь на выходные в Озерск или даже в Тянск, погулеванить. Или мог и тут загулять, дома, но это когда родителей не было, при них стеснялся.

Дома в Рябом Пороге располагались хаотично: часть – вдоль дороги, а часть – как кто хотел, по-хуторскому.

– Вон в тех избах вепсы живут, – заглушив мотоцикл, показал Дорожкин. – Мне Лиина, студентка рассказывала, у них всегда окна на юг выходят. А вон тут, вдоль дороги, – русские дома стоят. Конькиных – крайний.

– Да уж вижу. – Игнат хмыкнул, глянув на стоявший у забора трелевочник марки ТДТ-40 м производства Онежского тракторного завода, с выкрашенной ярко-оранжевой краской кабиной и уделанными грязью гусеницами, щитом и лебедкой.

– А грязь-то свежая! – нагнулся участковый. – Значит, и правда – в Лерничи по старой просеке ездил. Там, поди, только на такой штуке и проедешь! Да еще на лошади.

Ревякин покачал головой:

– А как же они продукты в магазин доставляют? То же пиво…

– Да так же, трелевочником. Или на пене. Магазин-то леспромхозовский – с тракторами без проблем.

Пеной назывался металлический лист, загнутый и прицепленный сзади к трактору на манер саней, ну, или сами сани, сколоченные из крепких бревен. Именно таким транспортом доставляли в труднодоступные лесные места все, что нужно для работы и жизни: запчасти, бочки с горючим, продукты и даже, если кому надо было, мебель, хотя обычно использовали самодельную.

Принадлежащий Конькиным бревенчатый дом-пятистенок выглядел весьма солидно: крытая шифером крыша, четыре окна по фасаду, комната на чердаке и большая веранда. На коньке крыши виднелась антенна – конечно, для радио, телевизионный сигнал в этакую глушь не доходил, так что смотреть телевизор ходили в Лерничи, обычно на «Голубые огоньки» и «Кабачок 13 стульев».

Входная дверь оказалась распахнутой, как и ворота. Правда, из будки, громыхнув цепью, ту же выскочил пес – большая, с желтыми подпалинами дворняга. Выскочил, гавкнул пару раз и добродушно завилял хвостом.

– Здорово, Трезор! – улыбнулся Дорожкин.

Участковый всех собак на деревне знал – не первый год работал.

– А что, Трезорище, хозяева-то твои дома?

Пес снова гавкнул.

– Старших нет… А Ванька? Что-что? Говоришь, спит?

Оперативник приподнял брови и восхищенно присвистнул:

– Ну, ты, Игорь даешь! Вот не знал, что ты с собаками разговаривать умеешь.

– Так походишь тут, по деревням…

Подойдя к распахнутому окну, участковый постучал по подоконнику:

– Эй! Есть кто живой?

– Кого там черт принес? – послышался недовольный голос. – Ты, что ль, дядь Леня? Не-е, на рыбалку сегодня не пойду…

– Это не дядя Леня, Вань. Это я – участковый! Мы войдем?

Не дожидаясь разрешения, милиционер тут же прошел на веранду. Подозрительно покосившись на пса, за ним последовал и Ревякин.

Просторная кухня (она же и прихожая), выбеленная, с изразцами печь, большой стол, лавка, застланный чистыми половиками пол, новые городские стулья, покрытые вязаными ковриками из цветного тряпья, на стене – черно-белые фотографии в черных самодельных рамках и в такой же рамке – большое зеркало. Электрическая розетка в простенке была прикрыта вырезанным из голенища старого сапога брызговичком – от молнии. Помогало, нет ли, но так в деревнях делали все.

На столе виднелись остатки вчерашнего гулянья: трехлитровая банка с недоеденными солеными огурцами, черный зачерствевший хлеб, плавленые «Городские» сырки по тринадцать копеек, тарелка «белого» овсяного киселя, залитого подсолнечным маслом, и – в большой чугунной сковородке – жареная с яйцами рыба, вернее сказать, кости. Под столом валялись пустые бутылки.

Дорожкин не поленился, понюхал:

– Самогон! Иван! Ты где есть-то?

В ответ что-то глухо проворчали.

– Там он, в горнице. Зайдем. Люди на тебя жалуются, Иван! – с порога начал участковый.