Фалько

Фалько не ответил. Он вел взглядом по выстроенным на полках бутылкам.

– Вам в самом деле неинтересно, что мы с ней делаем? – допытывался Керальт.

Фалько продолжал бесстрастно созерцать ряды бутылок по ту сторону стойки. Однако бесстрастие это было напускным. Он размышлял о том, с каким бы наслаждением разбил одной из этих бутылок рожу, нависавшую рядом. Забил бы ему его сигару в самую пасть.

– Как она провела всех, а? Вас, вашего многомудрого адмирала… Фалангистов. Всех оставила в дураках.

Фалько щелчком сбил пепел с сигареты.

– Зря время теряете со мной, – сказал он, показав подбородком на спутников Керальта. – Вернитесь к своим делам.

– Обштопала она вас, выставила полными олухами и вас, и вашего Вепря… Дали себя обвести вокруг пальца красной потаскухе… Русской шпионке…

Фалько развернулся к нему на вертящемся табурете. Он чувствовал, как напряглись мышцы, готовясь к атаке. Но знал, что атака невозможна. Не здесь. Не сейчас. Слишком много людей вокруг. И потому проглотил свою ярость, как полную с верхом ложку желчи.

– Вы пришли меня провоцировать, полковник?

Лицо его окаменело, и это не укрылось от внимания Керальта. Мгновение тот смотрел на руки Фалько, словно пытаясь понять, следует ли их опасаться. Но всего лишь мгновение. Собственная мощь и людное место, конечно, успокоили его. Прибавили скотской уверенности в себе.

– Мы сейчас узнаём много интересного об этой даме, – медленно сказал он, с хорошо рассчитанным злорадством произнося каждое слово. – Благодаря нашим французским друзьям и тому, что мы всегда платим аккуратно и вперед, ибо даром только птички поют, мы получили довольно обширное досье, а в нем… Рассказать, что в нем?

– Делайте, что хотите.

И Керальт захотел. И принялся рассказывать. Несмотря на свою молодость, Ева Ренхель – она же Ева Неретва – была опытным советским агентом-нелегалом. Отец ее был русский, антикоммунист, в свое время высланный за границу, а мать – испанка, преподававшая в Лондоне литературу. Судя по всему, с отцом у Евы отношения не сложились, и она переметнулась на другую сторону. Еще студенткой вела коммунистическую пропаганду среди матросов. Девушку заметили. Девятнадцати лет она отправилась в СССР, где была завербована НКВД, прошла курс подготовки и по возвращении в Париж внедрилась в круги белой эмиграции, работала успешно и попала в Управление специальных операций. А Фалько, наверно, хорошо известно, чем оно занимается. Не последнюю роль сыграла Ева в том, что несколько видных троцкистов были похищены во Франции и тайно вывезены в Москву, где получили по заслугам в подвалах Лубянки. Когда же заварилась каша в Испании, Еву в составе первой небольшой группы агентов под командой Павла Коваленко отправили сюда. Пять месяцев активной работы.

– Вот, – заключил Керальт, – вот какую жемчужину привезли вы нам из Аликанте.

Фалько докурил. И теперь очень медленно и обстоятельно гасил окурок в пепельнице, прежде чем задать вопрос:

– Что вы с ней делаете?

Полковник от его любопытства пришел в восторг. Он расхохотался грубо и язвительно, уронив себе на пиджак пепел с сигары.

– Хотите знать? Вам интересно, что мы с ней делаем?! А вот что – я отдал ее в самые лучшие руки, доверил терпеливым, спокойным мастерам своего дела. Вдумчивым, опытным, умеющим добиваться, чтобы каждый их клиент рассказал обо всем, что сделал, а если надо – и о том, чего даже и не думал делать. Я приказал не торопиться и вытянуть все, что смогут, – имена, явки, связи, – прежде чем отправить эту свинью на бойню. Вот этим они сейчас и заняты. Играют в вопросы и ответы, как на радиовикторинах.

– А где ее держат?

– Ну, уж это вас совсем не касается.

Керальт сполз с табурета. Улыбка его стала хмурой.

– И, само собой, среди прочих имен эта барышня назовет и ваше. И тогда мне не останется ничего иного, как получить официальное разрешение на ваш допрос… Ничего личного, поверьте. – Он на миг задумался. – А, впрочем, может, и нет. Может, и личное. Что уж тут – жизнь есть жизнь.

Фалько бесстрастно выдержал его взгляд.

– Она не может сказать ничего такого, что меня обеспокоило бы.

– Ну, вот увидите.

Керальт резко повернулся спиной и отошел к друзьям, отпечатав свою улыбку, зловещую и презрительную, на сетчатке глаз Фалько. У того голова пылала ледяным огнем спокойной ярости. И томило мучительное желание – он чувствовал его безобманные признаки – искалечить Керальта или убить. Сорвать эту улыбку с его лица. Меж тем он через мгновение заказал еще один коктейль, запил им две таблетки, снова закурил и принялся размышлять.

Не оставлял он это занятие и после того, как поднялся в свой номер, рухнул, не раздеваясь, на кровать и, куря одну сигарету за другой, лежал неподвижно, глядел в потолок, и когда встал и принялся ходить из угла в угол, останавливаясь у окна и вглядываясь в бездонную черноту затемненной улицы. Ночь нейтральна, подумалось ему. Она ни за тех, ни за этих, но помогает тем, кто становится на ее сторону. Тем, кто умеет ее использовать.