Фалько

Поведа, не протянув им руки и не сказав ни слова на прощанье, вышел из кабинета. Адмирал и Фалько не шевельнулись. Оба хранили молчание, глядя друг на друга.

– Потрясен, понимаешь ты? – с издевательской ухмылкой сказал адмирал.

Фалько взглянул на портрет Франко.

– Как до красных дошла информация?

Адмирал утомленно опустил веки:

– Ну, как-то, значит, дошла. Как именно – несущественно.

– Пакито-Паук доставил? Или прямо отсюда, без посредников?

Ответа не последовало. Адмирал, казалось, был всецело занят тем, что проверял, равномерно ли сгорает табак у него в трубке.

– Не понимаю, зачем туда отправили меня, – настойчиво проговорил Фалько. – В конце концов я и сделать-то ничего не успел. Могли бы обойтись…

– Планы изменились посреди операции.

– Как именно?

– Это неважно. Но ты внезапно стал не нужен. И я послал к тебе Пакито. Мы обнаружили кое-что очень интересное. Такое, что заставило поменять план.

– Что именно?

– Тебя не касается. В генштабе остались довольны тем, как все прошло, и это главное.

– Все довольны, а больше всех, полагаю, ваш друг Николас Франко. Не так ли, сеньор?

Эта дерзость вызвала вспышку гнева.

– Рот закрой, чушь не мели! И не лезь не в свое дело.

– Слушаюсь, господин адмирал.

– Вот и слушайся. Здоровей будешь.

Последовало довольно тягостное молчание. Адмирал чиркнул спичкой и поднес ее к чашечке трубки. Мрачность его мало-помалу рассеялась.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он наконец совсем другим тоном.

– Устал.

Несколько колечек дыма. Новая пауза.

– И, наверно, опечален, – добавил Фалько.

Правый глаз и глаз искусственный, теперь безупречно выровненные по одной оси, пристально изучали его. Лицо адмирала смягчилось. Появилось нечто вроде участия. Может быть, даже тепло, подумал Фалько.

– Уезжай на несколько дней. В Саламанке уныло, как на кладбище. Съезди в Биарриц. Понадобишься – я тебя найду там.

– Очень на это надеюсь, – Фалько улыбнулся с жесткой насмешкой. – Вы хотите, чтобы я на некоторое время исчез?

Это будет нелишним, ответил адмирал. Хосе Антонио расстреляли бы при любой погоде. После случившегося тем более. А в Саламанке примутся искать виноватых. В верхах «Фаланги» начнется свирепая борьба за власть: одна фракция тяготеет к радикализму, другая не прочь перейти под эгиду Франко. Все, конечно, товарищи, но закопают друг друга с удовольствием. Близятся смутные времена, скоро начнется сведение давних счетов. Нужны консолидация власти и устранение тех, кто будет противиться единоначалию. Самому Поведе, который придерживается крайних взглядов, уже щекочет ноздри запах пороха. Совершенно неожиданно может прийти день, когда фалангисты сцепятся всерьез.

– Генералиссимус и его брат Николас дергают за ниточки, – завершил адмирал. – И в детали не вникают. Так что, сгинь-пропади. Не хочу, чтобы ты попал под горячую руку.

– А что там с Евой Ренхель?

Тройное попыхиванье трубкой – и долгое молчание.

– Теперь этой барышней занимаются другие, – наконец ответил адмирал, не глядя на Фалько. – И ты держись подальше.

– Что вы хотите этим сказать?

Здоровым глазом адмирал мрачно уставился на него:

– Хочу сказать, что теперь она не имеет к тебе отношения… Если вообще когда-нибудь имела.

Фалько стукнул костяшками по краю стола.

– Ну, разумеется, имела! Мы пережили вместе много опасностей, спаслись чудом… Эта женщина надежна в высшей степени, ей можно доверять… На моих глазах она казнила предателя и там, на берегу, вела себя очень достойно. Вместо того чтобы нестись сломя голову в шлюпку, она отстреливалась, прикрывая наш отход.

– Ты с ней спал?

Взгляд адмирала был лишен всякого выражения. Фалько откинулся на спинку стула.

– При всем моем уважении, господин адмирал, это вас не касается.

– Как сказать…

– То есть?

Адмирал продолжал рассматривать его с каким-то странным любопытством.

– Забудь ее, – сказал он чуть погодя. – Я ведь тебе сказал – теперь это дело других людей… Ее товарищей и совсем даже не товарищей.

Фалько замер с открытым ртом. Что-то стряслось, сообразил он. Что-то такое, о чем этот хитровывернутый старик не хочет говорить мне. Что-то такое, о чем ему известно, а мне – нет.

– Не понимаю.

– И нечего тебе понимать. Проваливай.

Фалько, преодолевая головную боль, пытался осмыслить сказанное. Сделать какие-то ясные выводы.

– Господин адмирал…

Но тот властно указал на дверь черенком трубки:

– Сказано ведь – убирайся. Сгинь.

Дом, где размещалась Женская секция «Фаланги», стоял в проезде Энкарнасьон. Балконы с железными перилами – с одного свисал желто-красный флаг, – облезлый каменный фасад, широкий темный подъезд, откуда навстречу Фалько вышел однорукий вахтер.

– Могу я видеть сеньориту Ренхель? – сказал Фалько, показав свои документы.

Однорукий, подозрительно поглядев на него, взял удостоверение и принялся тщательно изучать. Потом молча скрылся в застекленной будочке. Через минуту вернулся и сказал:

– Сейчас к вам спустятся.

Фалько в ожидании стоял у подножия лестницы с выщербленными ступенями. Откуда-то доносился густой запах казенной кухни – вареной картошки, невымоченной соленой трески. Аппетита не вызывает, подумал Фалько.