Фалько

– Сколько с меня? – спросил он бармена.

– За счет заведения, товарищ, – ответил тот. – Я тоже из ФАИ.

Фалько оглядел его: шрам над бровью, наглая физиономия, пустые глаза, угодливая подловатая улыбочка. Про таких говорят: двадцать лет и один день каторги дай – не ошибешься.

– А-а, ну ладно. – Жуя зубочистку, ополченец взял свой карабин и направился к двери. – Салют, товарищ.

– Салют.

За столиками или у стойки Фалько заметил и нескольких женщин. Среди них выделялись две девицы в военной форме, сидевшие со своими спутниками недалеко от двери. Одна – хорошенькая, завитая, с выщипанными бровями и с огромным автоматическим пистолетом «бергманн» на поясе – особенно лихо носила набекрень кокетливую пилоточку.

– Нельзя отдавать им ни пяди, – раза два донеслось до Фалько.

– Но у фашистов итальянские самолеты и германские орудия.

– Надо просто яйца иметь! – воскликнула ополченка. – И отбивать их!

– Кого отбивать? Яйца? – расхохотался ее спутник.

Та обрушилась на него со всей силой пролетарского и женского гнева:

– Пошел ты со своими шуточками – у них фашистский душок!

– Ну прости, прости, товарищ…

– Я тебе не товарищ!

Может быть, сказал себе Фалько, это все и определяет разницу между двумя Испаниями. Между двумя параллельно существующими дикостями. Дело тут, конечно, не в отваге, которой, вне всякого сомнения, наделены обе стороны. Только на одной под единым командованием проводятся плановые и методические преследования и уничтожение всего мало-мальски напоминающего демократию, свободу, атеизм, а превыше всего ставится идея сплоченного, сильного, религиозного государства. Потому-то в Саламанке провозглашают новый крестовый поход – тотальную войну профессиональных военных, которые используют в качестве главного своего оружия террор и кровь. А там, где правит Республика, царит хаос непродуманных, внезапных решений, оппортунизма, демагогии; там из тюрем, открытых после 18 июля, выплеснулась на улицы толпа всякой мрази – она записалась в ополчение и тратит на попойки и потаскух то, что добывает грабежами и разбоем, – а над этим хаосом властвует вооруженный народ, и все пронизано смертельной ненавистью не только к армии Франко, но и к своим же единомышленникам, принадлежащим к другим партиям и фракциям и люто враждующим друг с другом, не определившим пока что, войну ли выигрывать или революцию делать, не способным согласовывать и объединять усилия; здесь власти и политики бесконечно далеки от действительности, разобщены, бессильны, ни на что не способны. И потому победят, наверно, франкисты, безразлично завершил свои размышления Фалько. Фашисты, как сказала эта ополченка. Они свободны от демократического чистоплюйства, они спаяны крепче, нежели члены банды, и, значит, сильней. Да, не приходится сомневаться, что победа в конечном счете останется за ними, сколько бы красные ни трепыхались. И он надеется дожить и увидеть это своими глазами. Когда все кончится, земли не хватит убитых хоронить.

Он заметил в дверях Хинеса Монтеро в пальто и шарфе. Фалангист огляделся, сделав вид, что с Фалько незнаком. Потом присел у противоположного конца стойки и спросил себе кофе. Фалько остался на прежнем месте, допил пиво и заказал еще кружку. Бармен только успел поставить ее перед клиентом, как появился молодой человек в шляпе, в пиджаке поверх джемпера, осмотрел зал, заметил Монтеро и подсел к нему. Обменявшись несколькими словами, они вместе вышли на улицу. Фалько положил на стойку деньги и двинулся следом.

Они шагали по Калье-Майор к порту. Портела был выше Монтеро, наружность имел примечательную: у него были редкие волосы, очень крупные уши, томная повадка. Впрочем, смотрелся он неплохо, выделяясь элегантным видом из толпы прохожих. Сунув руки в карманы и опустив голову, он шел и слушал Монтеро. Перед входом в казино они задержались и поговорили еще немного, а Фалько, чтобы не выдать себя, сейчас же сделал вид, будто рассматривает выставленные в витрине перчатки. Говорил только Монтеро, а второй лишь кивал в ответ. Потом они разошлись. Монтеро поравнялся с Фалько, встал рядом и тоже уставился на витрину.

– Встреча сегодня вечером, – шепнул он.