Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

что исходило из литературного мира. Хотя он и разрешил сестре познакомиться с

Достоевским, но лишь скрепя сердце и не без тайного страха.

228

- Помни, Лиза, что на тебе будет лежать большая ответственность, -

напутствовал он мать, отпуская нас из деревни. - Достоевский - человек не нашего

общества. Что мы о нем знаем? Только - что он журналист и бывший каторжник.

Хороша рекомендация! Нечего сказать! Надо быть с ним очень и очень

осторожным.

Ввиду этого отец строго приказал матери, чтобы она непременно

присутствовала при знакомстве Анюты с Федором Михайловичем и ни на минуту

не оставляла их вдвоем. Я тоже выпросила позволение остаться во время его

визита. Две старые тетушки-немки поминутно выдумывали какой-нибудь предлог

появиться в комнате, с любопытством поглядывая на писателя как на какого-то

редкого зверя, и наконец кончили тем, что уселись тут же на диване, да так и

просидели до конца его визита.

Анюта злилась, что ее первое свидание с Достоевским, о котором она так

много наперед мечтала, происходит при таких нелепых условиях; приняв свою

злую мину, она упорно молчала. Федору Михайловичу было и неловко и не по

себе в этой натянутой обстановке; он и конфузился среди всех этих старых

барынь, и злился. Он казался в этот день старым и больным, - как всегда, впрочем, когда бывал не в духе. Он все время нервно пощипывал свою жидкую русую

бородку и кусал усы, причем все лицо его передергивалось.

Мама изо всех сил старалась завязать интересный разговор. С своею

самою светскою, любезною улыбкой, но видимо робея и конфузясь, она

подыскивала, что бы такого приятного и лестного сказать ему и какой бы вопрос

предложить поумнее.

Достоевский отвечал односложно, с преднамеренной грубостью. Наконец,

a bout de ses resources {исчерпав все свои возможности (франц.).}, мама тоже

замолчала. Посидев с полчаса, Федор Михайлович взял шляпу и, раскланявшись

неловко и торопливо, но никому не подав руки, вышел.

По его уходе Анюта убежала к себе и, бросившись на кровать, разразилась

слезами.

- Всегда-то, всегда-то всё испортят! - повторяла она, судорожно рыдая.

Бедная мама чувствовала себя без вины виноватой. Ей было обидно, что за

ее же старания всем угодить на нее же все сердятся. Она тоже заплакала.

- Вот ты всегда такая: ничем не довольна! Отец сделал по-твоему,

позволил тебе познакомиться с твоим идеалом, я целый час выслушивала его

грубости, а ты нас же винишь! - упрекала она дочь, сама плача как ребенок.

Словом, всем было скверно на душе, и визит этот, которого мы так ждали, к которому так наперед готовились, оставил по себе претяжелое впечатление.

Однако дней пять спустя Достоевский опять пришел к нам, и на этот раз

попал как нельзя более удачно: ни матери, ни тетушек дома не было, мы были

одни с сестрой, и лед как-то сразу растаял. Федор Михайлович взял Анюту за

руку, они сели рядом на диван и тотчас заговорили как два старые давнишние

приятеля. Разговор уже не тянулся, как в прошлый раз, с усилием переползая с

одной никому не интересной темы на другую. Теперь и Анюта и Достоевский как

бы торопились высказаться, перебивали друг друга, шутили и смеялись.

229

Я сидела тут же, не вмешиваясь в разговор, не спуская глаз с Федора

Михайловича и жадно впивая в себя все, что он говорил. Он казался мне теперь

совсем другим человеком, совсем молодым и таким простым, милым и умным.

"Неужели ему уже сорок три года! - думала я. - Неужели он в три с половиной

раза старше меня и больше чем в два раза старше сестры! Да притом еще великий

писатель: с ним можно быть совсем как с товарищем!" И я тут же почувствовала, что он стал мне удивительно мил и близок.

- Какая у вас славная сестренка! - сказал вдруг Достоевский совсем

неожиданно, хотя за минуту перед тем говорил с Анютой совсем о другом и как

будто совсем не обращал на меня внимания.

Я вся вспыхнула от удовольствия, и сердце мое преисполнилось

благодарностью сестре, когда в ответ на это замечание Анюта стала рассказывать

Федору Михайловичу, какая я хорошая, умная девочка, как я одна в семье ей

всегда сочувствовала и помогала. Она совсем оживилась, расхваливая меня и

придумывая мне небывалые достоинства. В заключение она сообщила даже

Достоевскому, что я пишу стихи {6}: "Право, право, совсем недурные для ее лет!"

И, несмотря на мой слабый протест, она побежала и принесла толстую тетрадь

моих виршей, из которой Федор Михайлович, слегка улыбаясь, тут же прочел два-

три отрывка, которые похвалил. Сестра вся сияла от удовольствия. Боже мой! Как

любила я ее в эту минуту! Мне казалось, всю бы жизнь отдала я за этих двух

милых, дорогих мне людей.

Часа три прошли незаметно. Вдруг в передней раздался звонок: это

вернулась мама из Гостиного двора. Не зная, что у нас сидит Достоевский, она

вошла в комнату еще в шляпе, вся нагруженная покупками, извиняясь, что

опоздала немножко к обеду.

Увидя Федора Михайловича так запросто, одного с нами, она ужасно

удивилась и сначала даже испугалась. "Что бы сказал на это Василий

Васильевич!" - было ее первою мыслью. Но мы бросились ей на шею, и, видя нас

такими довольными и сияющими, она тоже растаяла и кончила тем, что