Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

припадков и видел, какие следы оставляли они на несколько дней, тот поймет, отчего он не узнавал иногда людей довольно близких. Я помню вот какой случай.

Когда я жил в Павловске, Федор Михайлович пришел ко мне как-то вечером. Мы

пили чай. Только что дочь моя подала ему стакан, он вдруг вскочил, побледнел, зашатался, и я с трудом дотащил его до дивана, на который он упал в судорогах, с

искаженным лицом. Его сильно било. Когда через четверть часа он очнулся, то

ничего не помнил и только проговорил глухим голосом: "Что это было со мною?"

Я старался успокоить его и просил остаться у меня ночевать, но он решительно

отказался, говоря, что должен непременно воротиться в Петербург. Зачем

воротиться - он не помнил, но знал только, что нужно. Я хотел послать за

извозчиком, но он и это отклонил. "Лучше пройдем пешком до вокзала; это меня

освежит", - говорил он. Мы вышли, когда уже было довольно темно. Квартира

моя была у самого выезда на Колпинскую дорогу, так что нам предстояло пройти

через весь парк, в эти часы почти безлюдный. Не доходя еще до так называемой

Сетки, Достоевский вдруг остановился и прошептал: "Со мной сейчас будет

припадок!" Кругом не было ни души. Я посадил его на траву у самой дорожки. Он

посидел минут пять, но припадка, к счастию, не было. Мы пошли дальше, но у

самой лестницы, которая недалеко от дворца спускается к мостикам через

Славянку, он снова остановился и, смотря на меня помутившимися глазами, сказал: "Припадок! сейчас припадок!" Однако ж и теперь обошлось тем, что мы

минут десять просидели на скамейке. И это повторялось еще раза два, прежде чем

мы дошли до вокзала. Оттуда послал я сторожа на дачу за его родственником, 218

который тотчас же приехал и проводил его в Петербург. Когда, на другой день, я

поехал навестить его, он был слаб, как будто после болезни, и в первую минуту не

узнал меня. Я думаю, он сам догадывался, что его напрасно подозревают в

гордости.

По рассказам старшего брата, Федор Михайлович еще в детстве был

мальчик крайне впечатлительный и нервный, но впоследствии припадки должны

были еще больше развить в нем чувствительность и раздражительность. Мне

кажется, они имели даже большое влияние на самый характер его творчества.

Если, при жизненной правде и психической верности большей части созданных

им лиц, особенно в последних сочинениях, на них лежит печать какой-то

болезненной фантазии, если они представляются нам точно сквозь какое-то

цветное стекло, в странном колорите, придающем им призрачный вид, - то на все

это, как и на его личный характер, действовала, без сомнения, его несчастная

болезнь, особенно развивавшаяся по возвращении из Сибири. Я уверен, что

близкие друзья покойного Достоевского, которые знали его хорошо и долго, согласятся со мною, что заметная в нем иногда несообщительность и резкость

вовсе не были следствием гордости или слишком высокого мнения его о себе.

<...>

П. И. ВЕЙНБЕРГ

Петр Исаевич Вейнберг (1831-1908) - историк литературы, поэт и

переводчик, сотрудник "Искры" и других периодических изданий (см. о нем

"Поэты "Искры", Л. 1955, т. 2, стр. 617 и далее). С Достоевским познакомился

вскоре после возвращения того в конце 1859 года из ссылки. В начале 60-х годов

оба они активно участвовали в деятельности Литературного фонда. Спектакль, о

котором рассказывает Вейнберг, состоялся 14 апреля 1860 года (см. "XXV лет.

1859-1884. Сборник, изданный комитетом Общества для пособия нуждающимся

литераторам и ученым", СПб. 1884, стр. 431-432).

О спектакле говорит, несколько перепутав события, Л. Ф. Пантелеев

("Воспоминания", Гослитиздат, М. 1958, стр. 229-231). Отклики на спектакль см.

С, 1860, N 4 - "Современное обозрение", стр. 445-446; "Искра", 1860, N 17, стр.

177-179.

Весьма любопытна приведенная Вейнбергом оценка Достоевским

общественного значения роли Шпекина. Она перекликается с оценкой

"Шпекиных" в письме Белинского к Гоголю.

ЛИТЕРАТУРНЫЕ СПЕКТАКЛИ

(Из моих воспоминаний)

219

<...> Сделавшись членом Фонда {1} с самого его основания и, само собой

разумеется, горячо сочувствуя его целям и деятельности, я, ввиду сочувствия к

нему и к литераторам также и со стороны общества, задумал устроить в пользу

его литературный спектакль, то есть с участием возможно большего числа

писателей.

В то время, вращаясь преимущественно в "дружининском" кружке {2}, где часто собирались все тогдашние главари литературы, я был особенно близок, между прочим, с Писемским, который, сверх своего громадного литературного

дарования, обладал еще, как говорили видевшие его в качестве актера, большим

талантом сценическим. Я сообщил ему мою мысль, он горячо ухватился за нее - и

мы начали работать. Решено было устроить два спектакля: в первый дать

"Ревизора", во второй - "Женитьбу". Понятно, что прежде всего приходилось

отыскать актеров, - и я пустился на поиски после того, как мы сообща условились, что городничего будет играть Писемский, Хлестакова - я.

Все литераторы из "больших" - а их-то участие в спектакле и было

наиболее желательно - самым сочувственным образом отнеслись к моему

предприятию, но принять участие активное, выступить в мало-мальски