Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников

негодованием говорить об иных лицах и распоряжениях. На себе же он переносил

и неудобные существующие порядки не только беспрекословно, но часто с

совершенным спокойствием, как дело не его лично касающееся, а составляющее

общее условие, свойство которого не зависит от этого частного случая. Так, например, я не помню, чтобы он когда-нибудь сильно раздражался против

цензуры {30}. <...>

VII

Либерализм. - Студентская история

Вообще никакого следа революционного направления не было в кружке

"Времени", то есть не только каких-нибудь помыслов, но и сношений с людьми, замышлявшими недоброе, или какого-нибудь им потворства и одобрения. Все мы, и Федор Михайлович во главе, в самый разгар сумятицы желали и думали

ограничиться только литературного ролью, то есть трудиться для того

нравственного и умственного поворота в обществе, какой считали наилучшим.

Мы, в сущности, были очень отвлеченные журналисты, говорили только об

общих вопросах и взглядах, в практической же области мы останавливались на

чистом либерализме, то есть на таком учении, которое менее всего согласно с

мыслью о насильственном перевороте, и если настаивает на каких-нибудь

изменениях существующего порядка, то добивается этих изменений одним лишь

убеждением и вразумлением. <...> Что либерал, по сущности дела, должен быть в

большинстве случаев консерватором, а не прогрессистом и ни в каком случае не

революционером, это едва ли многие знают и ясно понимают. Такой настоящий

либерализм Федор Михайлович сохранял до конца своей жизни, как должен его

сохранять всякий просвещенный не ослепленный человек.

Расскажу здесь один из важных случаев того времени, так называемую

студентскую историю {31}, разыгравшуюся в конце 1861 года и как нельзя лучше

194

рисующую тогдашнее состояние общества. В этой истории, вероятно,

действовали разные внутренние пружины; но я не буду их касаться, а расскажу ее

наружный, публичный вид, имевший главное значение для большинства и

действующих лиц и зрителей. Университет, вследствие наплыва либерализма, кипел тогда жизнью все больше и больше, но, к несчастию, такою, которая топила

учебные занятия. Студенты составляли сходки, учредили свою кассу, библиотеку, издавали сборник, судили своих товарищей и т. д.; но все это так их развлекало и

возбуждало, что большинство, и даже многие из самых умных и способных, перестали учиться. Было немало и беспорядков, то есть выходов за границы

всевозможных льгот, и начальство решилось наконец принять меры для

прекращения этого хода дел. Чтобы заручиться непререкаемым авторитетом, оно

исходатайствовало высочайшее повеление, которым запрещались сходки, кассы, депутаты и тому подобное. Повеление вышло летом, и, когда студенты осенью

явились в университет, нужно было привести его в исполнение. Студенты

задумали противиться, но решились на то единственное сопротивление, какое

допускается либеральными началами, то есть на чисто пассивное. Так они и

сделали; они привязывались ко всяким предлогам, чтобы только дать как можно

больше работы властям и гласности всему делу. Они очень искусно добились

величайшего скандала, какого только можно было добиться. Власти вынуждены

были два или три раза забирать их днем, на улице, огромными толпами. К, пущей

радости студентов, их посадили даже в Петропавловскую крепость. Они

беспрекословно подчинились этому аресту, потом суду и, наконец, ссылке, для

многих очень тяжкой и долговременной. Сделавши это, они думали, что сделали

все, что нужно, то есть что они громко заявили о нарушении своих прав, сами не

вышли из пределов законности и понесли тяжкое наказание, как будто только за

неотступность своих просьб. <...>

Разумеется, весь город только и говорил о студентах. С заключенными

дозволялись свидания, и потому в крепость каждый день являлось множество

посетителей. И от редакции "Времени" был им послан гостинец. У Михаила

Михайловича был зажарен огромный ростбиф и отвезен в крепость с прибавкою

бутылки коньяку и бутылки красного вина. Когда студентов, признанных

наиболее виновными, стали наконец увозить в ссылку, их провожали далеко за

город родные и знакомые. Прощание было людное и шумное, и ссыльные

большею частию смотрели героями.

История эта потом продолжалась совершенно в том же духе. Университет

закрыли, с тем чтобы подвергнуть полному преобразованию. Тогда профессора

стали просить позволения читать публичные лекции и без труда получили

разрешение. Дума уступила для лекций свои залы, и вот университетские курсы

открылись вне университета почти в полном своем составе. Все хлопоты по

устройству лекций и все смотрение за порядком студенты взяли на себя и очень

были довольны и горды этим новым, вольным университетом.

Но мысли их были заняты не наукой, о которой они, по-видимому, так

хлопотали, а чем-то другим, и это испортило все дело. Поводом к разрушению

думского университета был знаменитый "литературно-музыкальный вечер" в зале

Руадзе, 2 марта 1862. Этот вечер был устроен с целью сделать как бы выставку

195

всех передовых, прогрессивных литературных сил. Подбор литераторов сделан