Эва, дочь трактирщика

— Здравствуй, Эва. Как твое здоровье? — спросил он, по привычке смягчая голос и стараясь выглядеть менее устрашающим: она его всегда побаивалась и до сих пор робеет. Как и перед почти всяким мужчиной, впрочем.

Ева посмотрела на Гриди: пусть она объяснит. И Гриди, немного помявшись, усадила гостя за стол:

— Ты сядь, Вайд… Эва, согрей нам воды.

Девушка подошла к очагу: удачно, что не надо разводить самой огонь, а то у нее с огнивом возникают некоторые трудности, да и с каждым днем неловкость в быту скрывать все сложнее. Проверив, достаточно ли еще в пузатом чайнике воды, Ева подвесила его над огнем и стала доставать тарелки с полок.

А Гриди все медлила – не хочется ей, чтобы соседи прознали, что с Эвой приключилось. Но Вайд и так уже знает, раз сам пришел.

— Тебе в храме о Эве рассказали? — спросила женщина.

— Нет. Мальчишка один попался – колбасу на рынке свистнул. Его к нам приволокли, а он давай верещать: «Отпустите». И добавил еще, что светлый тин сейчас, а он жрицу из реки спас, так что снисхождение иметь надо. Я заинтересовался, расспросил, да так и вызнал, что Эва, оказывается, в речке искупалась и по голове получила.

— Получила, — тихо произнесла Гриди. — Да так, что ничего не помнит: ни о нас, ни о городе. Мы с Брокком чуть не поседели, когда она у нас спрашивать стала, кто мы такие и кто она такая…

Вайд посмотрел на Эву, и она даже со спины показалась ему очень напряженной. Боится… но бояться естественно, когда ничего не помнишь. Если, конечно, она в самом деле ничего не помнит, а не пытается что-то скрыть. Опыт научил Вайда внимательнее относиться к зашуганным тихоням.

— Лекаря звали?

— А то ж. Говорит, поправится. Правда, Эва? Тебе ведь лучше?

— Да, мама, — пискнула Ева, уже мечтая о том, чтобы этот мужик поскорее убрался. Его взгляд даже со спины прошибает… Попроситься, что-ли, к себе подняться? Но тогда это будет выглядеть подозрительно. Или не будет?

В итоге девушка подошла к высокому ящику у стены, на котором остывал под полотном пирог с капустой, открыла его, разрезала и, выложив на тарелку пару хороших кусков, подала гостю на стол.

— Спасибо, — воодушевился Вайд и, тут же взяв один из кусков, с удовольствием откусил. Прожевав, он проговорил почти что влюбленно: — Тетя Гри, вы волшебница!

Гриди приняла комплимент с улыбкой. Ева же вернулась к ящику снова «укутывать пирог», а заодно скрываться от внимания. Но это было бесполезно: Вайд очень быстро съел оба куска и вернулся к обсуждению цели визита.

— Эва, — обратился он к девушке, — мне нужно задать тебе несколько вопросов.

— Не бойся, доченька, — подбодрила Гриди, — это Вайд Тмерри, вы с ним в детстве на одной улице бегали.

Ева оценила выбор слов: она сказала не «дружили», не «играли», а бегали на одной улице. Глянув на чайник, который и не думал закипать, она подошла к столу, заняла свое привычное уже место за ним и робко посмотрела на этого Вайда Тмерри.

Ого! А он симпатяга. Лицо приятное, загорелое, со щетиной на щеках и подбородке; прямой нос подпорчен горбинкой, вероятно являющейся следствием давней драки, губы красивой формы, но тоже со шрамиком в уголке, а темно-голубые глаза немного раскосы. Шевелюра и вовсе на зависть – густые темные кудри. При всем при этом рослый, крепкий и излучает спокойную мужественность.

Ева даже подзабыла, что он ее напрягает, но вспомнила об этом, когда Вайд спросил:

— Голова еще болит?

— А вы кто? — ответила девушка вопросом на вопрос.

— Капитан стражи Портового района.

Зараза! Стража – это вроде как полиция, а с полицией Ева не хотела иметь дел ни у себя в Казани, ни здесь, в Сколле.

— Уже капитан? — уважительно протянула Гриди.

— Полгода как. Неужели моя матушка не прожужжала вам об этом все уши, тетя Гри? — усмехнулся Вайд.

— Да что-то не заходил об этом разговор, а может, я в заботах была и мимо ушей пропустила, — проговорила женщина, а сама подумала: надо же, какая ушла эта Гильда Тмерри! Заметила, как Ливви на Вайда поглядывает – а кто на него не поглядывает? – да и умолчала. Побоялась, наверное, что Лив или Кисстен нацелятся на ее драгоценного сына… — Да и ты у нас редко появляешься.

Вайд кивнул:

— Мне у штаба жить сподручнее.

— А что не в форме? Поглядела бы я на тебя красивого!

— Поглядите еще, — мужчина перевел взгляд на Эву. — Скажи, ты совсем ничего не помнишь?

— Нет…

— Странно это все. Вот так упасть…

— Поскользнулась она, Вайд. Ты же знаешь, какие на улицах иногда ручьи, а Эва уставшая была.

— Откуда вы знаете, что уставшая? Она ведь ничего не помнит.

— Она всегда уставшая. Чуть рассвет, а Эва уже в храм идет: надо ж воды с самого утра принести, согреть ее, приготовить каши на больных, накормить их, горшки выплеснуть, прибраться, постирать выпачканные рубашки и простыни, сено в лежанках сменить, вымести пол, разобрать одежду, которые благородные каэрины отдают бедным, заштопать, если надо, полотна прокипятить, на рынок сходить за травами для настоек. А иногда и с младенчиком новорожденным посидеть надо, если родившая сама не может из-за горячки. А еще на платках храмовых узоры обережные вышить…