Этот разрушительный элемент

– Я точно знаю, что сделала бы в этом случае. Да, мне причиняли боль, но я пережила это и не собиралась позволять тяжелому детству сломить меня. «Панацея» дала бы мне шанс стать счастливой. Стереть боль, которая разрасталась во мне. Именно поэтому я написала ее, чтобы излечиться от боли, злости и тех эмоций, которые настраивают нас против друг друга.

– Не верю, – качая головой, говорит Мато. – Ты бы не пыталась стать счастливой. Да и никто другой… ни в этом мире. Особенно после вспышки вируса. Ты вышла из лаборатории сломленной и напуганной. И в первое время ты хотела лишь выяснить, как вернуться туда и помочь остальным сбежать, но не могла того сделать. Ты боялась Лаклана, а еще вновь столкнуться с тем, что пережила. Ты погрузилась в работу над «Панацеей», чтобы найти способ побороть этот страх. И если бы тебе дали доступ к коду еще тогда, в лаборатории, ты и другие ребята захотели бы воспользоваться им, чтобы улучшить свои навыки выживания, обмана, а может, даже убийства. Появись у тебя возможность изменить свои инстинкты, ты бы не стала счастливее. Ты бы обозлилась еще сильнее. «Панацея» – это не лекарство от боли и гнева, Цзюнь Бэй. Это лекарство от бессилия.

Я нервно ерзаю на кресле, глядя на него. Мне не приходило в голову посмотреть на это с такой стороны, но Мато прав… все свое детство я превращала собственный гнев в клинок, который оттачивала каждый день, проведенный взаперти. Так что появись у меня «Панацея», я бы постаралась набраться сил, чтобы убить Лаклана и всех, кто причинял нам боль.

И от понимания этого мне становится не по себе. Откинувшись на спинку сиденья, я закрываю рот рукой. Вот что не давало мне покоя в отношении тех месяцев, что стерлись из моей памяти – почему я так и не попыталась вернуться, чтобы спасти остальных?

Видимо, я не сделала этого потому, что слишком боялась этого. Вот почему я бросила все силы на то, чтобы стать сильнее и жестче. И, возможно, весь остальной мир поступит так же, получив такую возможность.

– Проклятье, – упираясь руками в приборную панель, выдыхаю я. – Что, черт побери, я наделала?

– Ты сотворила чудо, – говорит Мато. – И не можешь оставить его без контроля. Это твой код, Цзюнь Бэй… так что убедись, что им воспользуются так, как ты этого хотела.

В голове поднимается ураган мыслей. Я не желаю быть похожей на Лаклана, но в то же время не хочу давать миру новое оружие. Что, если благодаря ему люди превратятся в холодных, бессердечных монстров? Что, если руководство «Картакса» воспользуется им против мирных жителей бункеров, чтобы сделать их более послушными?

Я не для этого писала код. Это неправильно.

– Именно ты должна владеть этим кодом, – продолжает Мато, протягивая руку через сиденье, чтобы сжать мою ладонь. – Этот мир должен стать твоим, и живущие в нем люди – тоже.

Дорога огибает каменистый, заросший кустарником холм. Мы приближаемся к Энтропии, а я все еще не могу успокоить бушующие мысли. Я никогда так не сомневалась в «Панацее» и в том, стоит ли отдавать ее людям. Может, Лаклан был прав… Может, мы должны исправить вакцину и навсегда стереть «Панацею» с панелей. Может, мир еще не готов к такому дару.

– Я не знаю, как быть, Мато, – дрожащим голосом признаюсь я. – И начинаю сомневаться, хорошая ли это идея.

– Это отличная идея, – он смотрит на меня. – И единственный способ уничтожить «Картакс».

– Так ли это? Думаешь, если мы исправим вакцину, они откроют бункеры и все закончится?

– Ты сама-то в это веришь? – спрашивает он. – Они слишком долго удерживали власть, чтобы сейчас от нее отказаться. Даже если они откроют бункеры, то все равно сохранят контроль над миром. А мы не можем этого допустить. Они считают людей своей собственностью… они создали нас как инструменты. Уверен, если контроль получишь ты, мир станет намного лучше.

Я хмурюсь:

– Они создали тебя? Я думала, ты вырос в Энтропии.

Он кивает:

– Так и было. Все время забываю, что ты не помнишь, как я тебе рассказывал это раньше. Я вырос в Энтропии, но родился на одной из баз «Картакса». Если это можно назвать «рождением». За несколько лет до проекта «Заратустра» они разрабатывали новую программу под названием «Близнецы». Ученым не везло с разработкой вакцины, и они впали в отчаяние. Поэтому руководители «Картакса» приказали им определить гены, которые, по их мнению, помогут создать отличных кодировщиков, решив, что раз их ученые не могут совладать с вирусом, то для этого нужен кто-то, способный на это.

– Ничего себе, – восклицаю я.

Генетика и интеллект не взаимосвязаны напрямую. Еще задолго до создания гентеха люди пытались сделать своих детей умнее, влияя на их ДНК. А как только появились панели, по всему миру возникло множество незаконно измененных детей. Но результаты оказались не очень хорошими. На большинство из них это никак не повлияло, а те, чей интеллект оказался выше, не всегда использовали его во благо. Некоторые и вовсе злились на родителей за подобные изменения и отказывались использовать силу своего разума, желая идти по собственному пути, а не тому, что выбрали за них.