Этот разрушительный элемент

Мато сидит рядом, его маска почти прозрачна, а кровь Леобена украшает засохшими пятнами его руки. Наверное, он устал и, уверена, все еще не пришел в себя после потери глаза, но не жалуется. Он не пытается меня разговорить, а молчание между нами скорее комфортное, чем неуютное. Мои мысли постоянно возвращаются к его словам о том дне, когда я стерла свои воспоминания… и о шестидесяти людях, погибших от моего кода.

Он сказал, что я убила их.

И от этой мысли меня пробирает озноб. Вот только вряд ли Мато лжет. Он единственный, кто знает, чем я занималась те шесть месяцев. Да, я убила охранников, когда убежала из лаборатории, и причиняла им боль в детстве, но это была самозащита. И это совершенно отличается от отправки шестидесяти человек на верную смерть.

Кем я стала, пока жила в пустыне с Мато?

– Мы уже недалеко от города, – покосившись на меня, говорит он. – Через несколько минут доберемся до окраин.

– Хорошо, – отвечаю я. – Есть новости от людей Новак?

Я опускаю солнцезащитный козырек, чтобы посмотреть на себя в зеркало. Но лучше бы я этого не делала. На коже пятна засохшей крови, волосы покрыты пылью, а на лбу красуется багровый синяк.

– Разговоры про нападение стихли, а на форумах «Небес» об этом вообще ни слова. Видимо, они решили скрыть это.

Я поднимаю козырек обратно.

– Но ведь должны были остаться выжившие. Кто-то же убежал оттуда? Нам же это удалось.

Мато поджимает губы. Его левый глаз все так же закрыт под маской, но вокруг него расцветает синяк.

– Да, но лишь потому, что Новак дала нам машину. И не забывай, что туда летели истребители. Может, Новак и удалось эвакуироваться, но остальные, скорее всего, погибли.

Я закрываю глаза и откидываю голову на спинку сиденья. Все, кого мы спасли от «Картакса», остались на той базе. А вместе с ними сотни людей Новак… Наверняка кто-то из них выжил. Почему Дакс решился разбомбить базу, зная, что там Леобен?

– Как ты себя чувствуешь? – спрашивает Мато.

Я приподнимаю бровь:

– Как я себя чувствую?

– Да, неврологически, – отвечает он. – Я посмотрел данные со спутников, и одичалых оказалось на много больше, чем я думал. Нам будет не так-то просто отправить код им всем. Это займет какое-то время.

Мой желудок сжимается. Он прав. Для этого потребуется дробить разум и использовать имплант, вживленный мне в мозг, чтобы разделить на множество отдельных составляющих. Я могу взломать панели одичалых, подключившись к ним по беспроводной связи, но их слишком много, чтобы управиться с ними за раз. Так что это удастся, только если я начну дробить разум.

Вот только от этого имплант будет работать на износ. И именно поэтому я еще не попыталась этого сделать. Имплант – единственное, что удерживает Катарину в моем разуме, и единственное, что мешает нам уничтожить друг друга. А я не знаю, насколько он близок к разрушению и повредит ли его хотя бы одно дробление. Но в то же время мне необходимо проверить «Панацею», а полчище одичалых – лучшая возможность сделать это. Так что мне придется пойти на этот риск.

– Какое шифрование ты используешь для передачи кода? – интересуется Мато.

– Я еще не решила, хочу ли вообще его шифровать, – покосившись на него, отвечаю я.

Мато предлагает отправить всем «Панацею», но не давать доступа к ее исходному алгоритму. Зашифрованный код позволит мне его контролировать после загрузки на панели – это даст возможность людям изменять свой мозг, только если я это позволю. А также даст мне возможность делать это. И я не уверена, что чувствую по этому поводу.

– «Панацея» слишком важна, чтобы рассылать ее просто так, – возражает Мато. – «Картакс» тут же завладеет кодом. Они воспользуются им против тебя и своих людей. Ты должна контролировать его.

– Но это не просто мой код, – говорю я. – «Панацея» неотрывная часть вакцины. По-моему, я не должна в одиночку контролировать что-то столь важное. Любой человек должен иметь доступ к алгоритму и изменять его по своему желанию. Так что вряд ли будет честно, если с помощью него я смогу воздействовать на их панели. И их разум.

– Я так не думаю, – отвечает он. – «Картакс» слишком сильно контролирует своих людей, но в таких местах, как Энтропия, контроль слишком слабый. Генхакерам никогда не удавалось объединиться и сплотиться ради общего дела, поэтому они не смогли достичь чего-то большего. Кто-то должен направлять нас, принимать за нас трудные решения… и это должна быть ты.

Я опускаю глаза.

– Может, и так, но я разрабатывала этот код, чтобы освободить людей, а не чтобы нацепить на них ошейники. И если я зашифрую «Панацею», то стану такой же, как Лаклан и «Картакс». Мы должны предоставить людям возможность сделать свой собственный выбор.

Мато фыркает:

– Выбор? Что, по-твоему, люди сделают с «Панацеей»? Что бы ты сделала с ней, если бы кто-то дал ее тебе несколько лет назад, когда ты жила в лаборатории?

Я снова поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядами.