И мы стоим и изучаем экспозицию музея и, глядя на все сверху вниз и в то же время – назад из будущего, видим перспективу. Однако последователи Кинга были лишены такой роскоши. Перед афроамериканцами 1950–1960-х гг., которые желали обладать теми правами, что были обещаны им Конституцией, лежал не гладкий путь с четко намеченными этапами. Перед ними была огромная и всеобъемлющая неопределенность. Кинг, исключительный экстремист, помог им прозреть это будущее, помог увидеть его контуры, пусть и не вполне ясные, и их самих в нем.
Весной 1968 г. в Мемфисе было неспокойно. В феврале началась забастовка работников санитарных служб, разочарованных стабильно низкой заработной платой и стабильно ужасными условиями работы и разгневанных гибелью двоих своих товарищей. Демонстрация в поддержку забастовки, в которой участвовал и Кинг, переросла в беспорядки, один из молодых участников акции был убит. На следующую неделю была назначена новая демонстрация, и Кинг снова планировал участвовать в ней.
Его помощники и близкие друзья уговаривали его не ходить. Он устал, испытывал депрессию, не спал и много пил. Его постоянно критиковала пресса, местные лидеры в Мемфисе и даже кое-кто из его собственных соратников. За ним следили везде, куда бы он ни пошел. За пару недель до этого он даже послал своей жене искусственные красные гвоздики вместо настоящих, потому что хотел, чтобы у нее было что-то, что переживет его[85].
Однако он знал, что, если он не сможет руководить ненасильственным протестом в Мемфисе – если он не сможет поддержать его моральную высоту, будущее всего, что он делал до этого, окажется под угрозой. Поэтому он пошел. Его рейс в Мемфис задержали из-за угрозы взрыва. Когда самолет наконец прибыл в Теннесси, его встречал отряд полиции – видимо, не столько для защиты, сколько для наблюдения. Пока Кинг проводил свою первую встречу с единомышленниками в городе, пришло сообщение о том, что городские власти запретили демонстрацию. Затем он встретился с группой чернокожих активистов, которые, как считалось, были виновны в беспорядках во время первой демонстрации, и уговаривал их действовать мирно. С этой встречи он поехал на совещание со своими адвокатами, чтобы обсудить стратегию отмены запрета. Потом – снова к активистам. На улице темнело – надвигалась гроза.
Кинг, страшно уставший и страдавший от ларингита, сказал коллегам, что не сможет выступать на митинге, запланированном на вечер, и попросил выступить вместо себя Ральфа Абернати. Он прилег на кровать у себя в комнате, надеясь немного отдохнуть. Прошло совсем немного времени, и раздался звонок от Абернати. Он сказал, что на митинге собралась огромная толпа и все хотят видеть Кинга. Может быть, он все-таки придет?
Кинг часто выступал перед публикой без подготовки, и в тот вечер он произнес свою речь экспромтом. В начале он представил, что ему было бы позволено выбирать любую эпоху в человеческой истории. Рассуждения об этом выборе превратились в путешествие. Кинг рассказывал о том, свидетелем каких событий он мог бы стать, окажись он в Древнем Египте, Греции, Риме или в Европе эпохи Возрождения. Но все эти времена и места он отвергал по очереди, говоря: «Но я бы там не остался». Он двигался вперед, мимо «Прокламации об освобождении рабов» Линкольна и мимо «Нового курса» Рузвельта, пока не добрался до второй половины XX в. Конечно, это известный ораторский прием – «не это… не это… а
Следующая часть его выступления была практичной и директивной. Самое главное – это единство, раскол приведет к поражению, и очень важно «не допускать разрастания проблем».
Проблема – это отказ властей Мемфиса быть справедливыми и честными в отношении своих госслужащих, в частности работников санитарной службы. Мы не оставим это без внимания… Мы снова выйдем на улицы, чтобы привлечь к этому внимание всех – и заставить всех увидеть, что более тысячи детей Божьих страдают здесь, иногда оставаясь голодными, блуждают во тьме, не понимая, как все это могло случиться. В этом проблема.