Это было в Краснодоне

— Вы есть глюпый толстый дурак. Этот штука может пугать маленький дети. Партизан нужен другой штука… Мы вам покажем, что есть настоящая кароший работа! Германский гестапо умеет кароший работа, ха–ха–ха!..

«Майстер» больше ни о чем не спрашивал. Тяжело поднявшись, он вышел из кабинета. Следом двинулись гестаповцы. Соликовский и Подтынный, потоптавшись на месте, неуверенно пошли за ними.

В коридоре «майстер» распахнул первую попавшуюся дверь — это была женская камера, она размещалась напротив кабинета Соликовского.

Тяжёлый, насыщенный парами воздух ударил в нос. Небольшая квадратная комната была набита битком. Девушки, женщины с детьми, старухи сидели прямо на полу или стояли у стен, тесно прижавшись друг к другу.

«Майстер» подозвал Соликовского.

— Все партизан? — спросил он, указав на камеру.

Соликовский вполголоса пояснил:

— Тут есть также их родители. Я докладывал вам… Некоторые арестованы по подозрению в соучастии…

«Майстер» заглянул в следующую дверь.

— Здесь?

— Тоже… — кивнул головой Соликовский.

Проверив все камеры, «майстер» вышел из коридора прямо на улицу. Возле барака его ожидала крытая брезентом штабная машина. У самой машины он остановился и поманил пальцем Соликовского.

— Сегодня вы будет выгоняйт всех лишний! Матка, татка — всех! Оставляйт только партизан! Завтра гестапо показывайт настоящий работа!

И, повернувшись, с трудом втиснулся в машину. Соликовский вернулся в свой кабинет и сказал Подтынному:

— Ну, давай списки. Будем смотреть, кому идти в рай, а кому — в ад…

В этот день вернулись домой все родители молодогвардейцев и те, кого арестовали просто по подозрению. В их число попал и Витя Лукьянченко — против него никаких улик не было. В камерах остались коммунисты и молодогвардейцы.

То, что происходило затем в сером бараке, описать невозможно. Помните короткие, страшные строки романа А. Фадеева «Молодая гвардия»: «И мучения, которым их подвергали теперь, были мучения, уже непредставимые человеческим сознанием, немыслимые с точки зрения человеческого разума и совести».

Описывая жуткие сцены истязаний и пыток молодогвардейцев, А. Фадеев ни на йоту не отходил от правды. Они основаны на признаниях самих палачей, позже представших перед народным судом за свои злодеяния. Фашистские выродки рассказали, что во время пыток Анатолию Попову отрубили ступню и раздробили пальцы рук, Николаю Сумскому перебили правую руку, сломали ключицу, выбили глаз, Владимиру Осьмухину отрубили кисть правой руки… Особенно зверским истязаниям были подвергнуты девушки. Молоденькую учительницу из посёлка Краснодон Тосю Елисеенко фашисты посадили на раскалённую плиту, Тоне Иванихиной вырезали грудь и выжгли глаза, у Ули Громовой вырезали на спине звезду.

Но как ни лютовали гитлеровцы, они не смогли поставить молодогвардейцев на колени, сломить их дух. Юные патриоты стойко перенесли все тяжкие испытания, выпавшие на их долю.

Виктор Третьякевич после многократно повторившихся пыток сказал «майстеру»:

— Вы рассчитываете на то, что ваши средневековые орудия пыток произведут устрашающее действие? Напрасно! Мне не надо минуты на раздумывание. Я скажу вам все. Да, это мы убивали фашистов, уничтожали вашу технику. Мы старались делать все, чтобы прогнать вас с нашей земли. Как патриоты своей Родины, мы боролись за её честь и свободу. За Родину я готов умереть.

Уля Громова с презрением бросила в лицо палачам одну только фразу:

— Я не буду отвечать на ваши вопросы, потому что не признаю за вами права судить меня!

Тоня Иванихина не произнесла ни слова. Она молча перенесла все пытки…

Взбешённые упорством подпольщиков, гитлеровцы все больше распалялись. Все страшнее, все кошмарнее становились истязания.

Так продолжалось до пятнадцатого января.

Хмурое солнце медленно, будто нехотя, поднялось над Краснодоном. Неяркие лучи его осветили серый барак, проникли в окна камер, возвещая начало нового дня.

Светлые блики робко скользнули по стенам, упали на пол, где спали вповалку хлопцы, и, будто чувствуя их ласковое прикосновение, ребята зашевелились, один за другим стали подниматься, протирая глаза.

Первым встал на ноги Николай Жуков — коренастый, как молодой дубок, весёлый моряк, участник обороны Севастополя. Стараясь не обращать внимания на острую боль, пронизывающую все тело, Николай сделал физзарядку, насвистывая какой–то весёленький мотив, затем потрепал по плечу спавшего рядом Василия Гукова.

— Эй, пехота! Проспишь все царство небесное. А ну, подъем!

Василий нехотя повернулся, сел. Растирая затёкшую руку, сердито посмотрел на шершавые доски пола.

— Ну да, на такой перине заспишься. Все бока отлежал… — И, повернувшись к Николаю, шутливо проворчал: — Чего раскричался? И не пехота я, а в артиллерии служил. Не разбираешься в родах войск, салага…