Бауткин помолчал в раздумье. Он твёрдо помнил приказ Подтынного вести на участок всех задержанных. Но тащиться в такую даль с этими пацанами совсем не хотелось. Холодно, грязно… И потом какие там из них партизаны! Только смеху на себя накличешь: нашёл подпольщиков, от горшка два вершка. И он решительно закинул винтовку за плечи.
— Ну, топайте, чтоб духу вашего тут не было!
Подхватив сумки, хлопцы быстро зашагали в темноту.
Заворачиваясь снова в тулуп, Бауткин крикнул им вдогонку:
— Только через посёлок не идите, дуйте прямиком через степь, слышите?
— Ладно!.. — донёсся из темноты Сережкин голос.
У остальных полицаев, находившихся ночью в засаде, никаких происшествий не было.
Утром Подтынный метал громы и молнии — так хорошо задуманный манёвр не дал никаких результатов. Полицаи смущённо разводили руками — никого в посёлке ночью не появлялось…
Последним пришёл доложить о дежурстве Шабанов — широкоплечий, удивительно неповоротливый полицай, прозванный «Кабаном».
— Зря всю ночь мёрз. Ни одной живой души… — мрачно пробубнил он.
— Ладно, иди, — устало махнул Подтынный.
Кабан неуклюже повернулся к выходу и вдруг услышал позади себя неистовый крик Подтынного:
— Стой!!!
Ухватив Кабана за воротник, Подтынный рывком толкнул его к окну, повернул к свету. На спине Кабана белел небольшой листок бумаги. На нем чёткими печатными буквами было выведено:
«Холуи! Зря стараетесь. Лучше подумайте о спасении своей шкуры. Народ жестоко отомстит предателям.
Молодая гвардия»
7. В КАНУН НОВОГО ГОДА
Давно истекли три дня, предоставленные Ренатусом краснодонской жандармерии для поимки молодогвардейцев. Прошли ещё три дня и трижды по три…
Ренатус почти каждый день звонил в Краснодон, грозил всех расстрелять за бездеятельность. Соликовский совсем упал духом, стал пить больше прежнего. Он был уверен, что дни его уже сочтены.
Хмурым, озабоченным был все эти дни и Зонс. Запершись у себя в кабинете, он подолгу рассматривал многочисленные листовки, аккуратно доставляемые ему полицаями, перебирал в памяти все мельчайшие подробности дерзких налётов, совершённых безвестными смельчаками.
Он терялся в догадках. Убийство полицейского, нападение на охрану лагеря советских военнопленных, поджог биржи — все это могли совершить лишь молодые, сильные люди. В этом Зонс был убеждён. Но действуют эти люди столь осторожно, столь продуманно и расчётливо, что у начальника жандармерии не оставалось сомнений в том, что их действия направляются чьей–то мудрой, опытной рукой. Кто–то, отлично знающий законы конспирации, руководит подпольщиками. Но кто?
Снова и снова Зонс просматривал списки работающих в мастерских. Он отлично знал все, что докладывал Захарову о поведении Лютикова и Баракова тайный агент по кличке «Ванюша». Безграмотные, нацарапанные на клочках бумажки доносы Громова, неотступно следившего за каждым шагом механиков центральных мастерских, в тот же день попадали в руки Зонсу.
Знал Зонс и другое. Тщательно и осторожно собирал он сведения о Лютикове и Баракове, об их деятельности в Краснодоне до прихода немцев. Он знал, что оба они всю свою жизнь были стойкими, закалёнными большевиками. И в глубине души Зонс не верил, что они действительно отказались от своих убеждений, безропотно подчинились оккупационным властям.
Зонс никому не сказал об этих подозрениях, но про себя твёрдо решил: надо усилить наблюдение за мастерскими.
Дела в мастерских шли далеко не так хорошо, как хотелось управляющему дирекционом. Ремонт шахтного оборудования затягивался, это срывало сроки пуска шахт, подготовленных к эксплуатации. Швейде нервничал, несколько раз пытался учинить разнос Лютикову, исполнявшему обязанности главного механика. Но тот всегда хладнокровно и толково пояснял, почему происходит задержка. Доводы механика были так убедительны, что барон ничего не мог возразить. Как ни медленно, но ремонт все же подвигается, а если этот отлично знающий своё дело механик уйдёт, все остановится. Кто знает, удастся ли тогда барону вернуть свои деньги, которые он уплатил за право концессии донецких рудников.