Эта ночь была бархатной

Автомобиль русского стоял за углом. Ездил он на паршивом «фольксвагене», который не мешало бы покрасить и отмыть. Салон провонял марихуаной и дешевым алкоголем. Русский отъехал на несколько кварталов от «Астериска» и остановил машину. Глотнул из серебряной фляжки. Потом повернулся, взял с заднего сиденья какую-то коробку и вручил ее Элвису. В коробке Элвис нашел обещанные бинты. Он попытался перевязать рану, но у него ничего не вышло, и русский ему помог, а потом дал глотнуть из фляжки. В ней оказался — кто бы мог подумать! — мескаль[96]. Элвис ожидал, что русский пьет водку.

Оказав помощь Элвису, русский занялся своей раной — наложил на нее несколько слоев марли, туго забинтовал ногу. И снова глотнул мескаля. Потом открыл бардачок и достал револьвер, лежавший под картой города.

— «Смит-вессон», — фыркнул Элвис. — У тебя «смитвессон».

— Шестидесятая модель. Тебе не нравится?

— Да нет, ничего, — ответил Элвис, с трудом сдерживая смех. Еще один член его группы погиб, а он сидит в драндулете с русским, у которого даже нет оружия советского производства. — Пристрелишь меня?

— Если б я хотел тебя убить, сделал бы это еще в «Астериске». Не будь параноиком. Я подумал, оружие может пригодиться, поскольку я не знаю, куда ты меня везешь. Итак. Куда?

Элвис дал русскому первые указания по маршруту. Он не собирался называть адрес. Если русский вознамерился убить его, пусть подождет, пока они прибудут на место назначения.

Глава 28

Когда они прибыли домой к Эмилио, с Майте почти случилась истерика. До той минуты ей удавалось держать себя в руках, но стоило им войти в гостиную, и она стала хватать ртом воздух, ее забила дрожь, глаза наполнились слезами.

Эмилио, разумеется, не обрадовался. Быстро налил виски в небольшой бокал и сунул Майте в руки:

— Для успокоения нервов.

— Нельзя было уходить. Они, наверно, все погибли, — прошептала Майте.

— Если б мы не ушли, нас теперь тоже не было бы в живых.

— Нужно было вызвать скорую!

— Полиция наверняка уже там. Кто-нибудь должен был слышать выстрелы.

— Нельзя было уходить, — повторила Майте. — Нужно отдать фотографии в газеты, как хотел Рубен.

— Я бы отдал, если б знал, где они.

— У меня. — Трясущимися руками Майте попыталась открыть свою сумку и расплескала виски. — Все это время они были у меня.

— Все это время?

Майте подняла глаза на Эмилио. Тот хмурился. Майте неуклюже опустилась в оригинальное акриловое кресло и поставила бокал на пол. Открыла сумку, вытащила из нее кассеты с фотопленкой, показала Эмилио и тут же сунула их обратно.

— Я не знала. Клянусь. Я… Леонора спрятала их в маленькой статуэтке… Клянусь, я ничего не знала. Их ведь, наверно, надо проявить. У вас есть фотолаборатория.

— Я не уверен, что должен трогать пленку.

— Но мы ведь должны посмотреть, что на ней.

Эмилио схватил бутылку виски, наполнил свой бокал и заодно долил Майте.

— Как сказать, — вздохнул он. — Газетчики, пожалуй, предпочтут сами их проявить, чтобы точно знать, что мы ничего не подделали. Я знаком с одним редактором, который, возможно, будет готов их опубликовать.

— В самом деле?

— Сейчас позвоню ему. Подождите здесь. Пейте виски, — предложил Эмилио, осушив свой бокал. — Алкоголь придаст нам обоим мужества.

Эмилио исчез на верхнем этаже, и Майте осталась одна в просторной комнате, облицованной дубовыми панелями. Она сидела перед черно-белыми фотографиями. Под надзором гигантского глаза, смотревшего на нее из рамы, Майте потягивала виски, как и предложил ей Эмилио.

Ей не давала покоя мысль, сумели ли спастись остальные. Она не исключала такой возможности. Если спаслись, то куда подались? Кто-то в больницу, конечно. Это зависело, полагала Майте, от того, сколь сильно они пострадали. Если Рубен жив, она отыщет его и выходит, пообещала себе Майте. А потом они вместе покинут Мехико. Она могла бы стать современной аделитой[97], заботящейся о сынах революции — партизанах, скрывающихся в горах. У Рубена в память об этом вечере останутся шрамы, которыми он будет гордиться.

Со стены на Майте все так же смотрел глаз, немигающий и жестокий.

Она поднесла бокал ко рту и поморщилась, нечаянно стукнув им по зубам.

С лестницы сбежал Эмилио:

— Он скоро приедет. Сказал, что максимум через полчаса. Он живет неподалеку.

— Правда? Отлично. Как его зовут?

— Хосе Эрнандес. Он из «Эль-Универсаля».

— И он опубликует фотографии?

— Опубликует, если будет что публиковать. Есть хоти те?

— Вряд ли мне сейчас кусок в горло полезет. Я вся на нервах.

— Вы вели себя очень храбро.

— Не думаю, — шепотом возразила Майте.

Сумка лежала у нее на коленях. Она стискивала ее одной рукой, не выпуская ни на секунду. Боялась, что если выпустит, то потеряет остатки самообладания. Каким-то образом сумка и кассеты с фотопленкой помогали ей сдерживать слезы.