Если у вас нет собаки…

Денис Евгеньевич успокаивает, говорит, нюх вернется, мол, так даже врач сказал. А у самого глаза грустные-грустные, и вена на лбу пульсирует сильнее обычного. Лукавит хозяин, обманывает Дружа. Оно, конечно, понятно, хочет как лучше, но ведь Друж тоже не глуп, понимает: дело серьезное. Умереть не умрет, слава Богу, не бездомный пес (для тех-то потеря нюха — верная гибель), но жить как прежде уже не сможет.

…В конце недели Дружа осмотрел ветеринар. Опять сделал «больной» укол (дома колол сам Денис Евгеньевич, и с ним Друж не испытывал ни грамма беспокойства), ощупал заживший нос, намазал его липкой мазью и прикрепил ненавистную повязку.

— Жду вас через семь дней, — сказал на прощание врач, и после этих слов Друж поспешил пулей выскочить из кабинета.

Больница! Ужасное место!

В машине Друж зачихал от неприятного запаха мази. В носу щекотало, и каждый раз, когда он касался лапой свежей повязки, раздавался громкий собачий чих.

Мазь! Запах… Резкий запах! Друж аж подпрыгнул от неожиданности. Он чувствует запах мази! Не так отчетливо, как того бы хотелось, но все-таки чувствует.

Нюх возвращался. К концу второй недели Друж с аппетитом уплетал вкусные сырники Марии Тихоновны, с легкостью находил на улице деревья с «особым» запахом.

Глава десятая На раздолье

Друж выскочил из машины и подбежал к калитке. Денис Евгеньевич зацокал языком.

— Без лопаты мы с тобой не обойдемся. Намело-то как!

Друж посмотрел на хозяина, затем на заваленную снегом калитку и гавкнул. Точно, решил он, не обойдемся. Снега здесь — видимо-невидимо, настоящее снежное царство. И разбросаны по этому царству (к слову сказать, не такое уж оно и большое) около сотни домов, домиков и домишек. Справа — белое поле с торчащими из-под снега островками травы, слева — заледеневшая речка в обрамлении сухого камыша, а чуть поодаль — лес. Шумный и пульсировавший жизнью летом и, казалось, уснувший сейчас, в студеную февральскую пору.

Друж напряг слух. Кто-то постукивает вдалеке по дереву. Тук-тук-тук… Пауза! Тук-тук-тук.

— Дятел, — пояснил хозяин, направившись по расчищенной дороге к соседней калитке.

Друж бежал следом.

— Сейчас у Ивана лопату одолжим и работой займемся. А, Друж?!

Иваном звали толстощекого мужика-инвалида; вместе с женой-пенсионеркой они круглогодично жили за городом. Иван-то и сообщил вечером, что во время сильного ветра на кухню Дениса Евгеньевича упала береза. Серьезных разрушений нет, но разбилось стекло. Пришлось, взяв Дружа, ехать на дачу.

— Что ты будешь делать, какие люди! — обрадовался Иван, распахнув дверь на крыльце. — Денис! Приехал все-таки.

— По твоей милости, — Денис Евгеньевич пожал Ивану руку и прошел в дом.

— Не по моей, — заулыбался тот. — Ты метелям претензии предъявляй. Что тут вчера было — конец света. Почернело все, ветер поднялся, собственной вытянутой руки не видать. Что ты будешь делать, думал, крышу с баньки снесет. Выстояла. А березка ваша того… Говорил я тебе в прошлом году, спили от греха! Такая дылдища вымахала, что ты будешь делать.

— А хозяйка твоя где?

— В сарае порося кормит. А как ты думал, мы ж порося купили. — Иван засмеялся, обнажив редкие зубы. — Становимся, что ты будешь делать, фермерами. Хошь взглянуть?

— На порося-то? Обязательно, но позже. Лопату мне на часок дай, дорожку расчистить хочу.

— За час не управишься, — тряхнул головой Иван. — Тут часа на три работы. Потом приходи, посидим, порося обмоем. А лопату у Тоньки попроси.

Денис Евгеньевич спустился с крыльца, обратив внимание на новые, украшенные резьбой балясины и поручень. Иванова работа. Резчик он первоклассный, что называется, от Бога. Несмотря на инвалидность (по пьяному делу Иван лишился ноги, ходил с протезом), любимое занятие не бросил, а как окончательно перебрался на природу, раскрыл свой талант в полном объеме. Если б еще и не пил, был бы золотым мужиком. А так… Пока трезв — само добродушие, переберет лишнего — в ход идут кулаки. Поколачивает Иван свою Антонину, иногда живого места не оставляет. Тоня терпит. Женщина она тихая, смиренная, к побоям мужа относится как к данности. Привыкла. За сорок-то лет совместной жизни не одну сотню раз бита была.

— День добрый, — поздоровался Денис Евгеньевич, дойдя до добротного кирпичного сарая, упорно называемого Иваном сараюшкой.

— Вот, дитятко наше, — сказала вместо приветствия Антонина Назаровна. — Не хотели брать, а потом все ж решились.

Поросенок с аппетитом поедал из корытца размоченный корм, Антонина Назаровна улыбалась.

— И смех и грех с ним, Денис. Не было у бабы заботы, купила баба порося.

— И как назвали это прожорливое чудо?

— Жориком.

— Жорик, значит. Ему идет.

— Подлецу все к лицу, — хохотнула Антонина Назаровна. — Вылитый мой Ванька, прости Господи. Ты уже заходил к нам, видел его? Опять с утра пораньше под этим делом. Правда, всю неделю работал от зари до зари. Тарасовы заказали наличники на окна — Ванька из мастерской практически не выходил. Теперь обмывает. Маша с тобой приехала?

— Маша с Вилькой в городе осталась, а мы с Дружем на природу.