Если у вас нет собаки…

— Уходи! Уходи! Уходи! — гавкала она до тех пор, пока хозяин не оттащил ее в сторону.

Несчастная собака, думал Друж. Никого она не любит, ни с кем не общается, принадлежит сама себе, оттого и злится на окружающих. Зря он к ней подошел, ведь еще осенью зарекался не приближаться к Черри. Не сдержался. Надеялся, что к зиме такса подобрела.

Тойтерьера Вильку выгуливали в сквере в красивых нарядах. Было забавно видеть собачонку в полосатых свитерах, комбинезонах и меховых сапожках, в которых Вилька больше напоминала не собаку, а неведому зверушку.

— Ты чего так вырядилась? — спросил сегодня Друж.

— Это не я, это хозяйка виновата.

— Тебе удобно в этих сапогах гулять?

— Еле лапы передвигаю.

— Так сними сапоги.

— Пробовала, не получается. Шнуровка не выпускает.

— Жаль. Я думал, мы с тобой побегаем.

— Куда мне бегать, я иду с трудом.

Карликового бульдога Бадди хозяева тоже кутали в собачьи одежки. Опасаясь, что в силу возраста и слабого здоровья Бадди на морозе подхватит простуду, его выводили на улицу в сапогах и теплом тулупчике с меховым капюшоном. Бадди плелся позади хозяина, не реагируя на происходящее. Он смотрел прямо перед собой, практически не моргал, постоянно причмокивая пастью. Удивительно, но Бадди перестал хрюкать и покашливать. Друж решил, что у бульдожки просто не осталось на это сил.

Слабел Бадди, слабел с каждым днем. В глазах слабо мерцали заледеневшие искорки безразличия, нюх пропал полностью, подводил слух, подкашивались лапы.

Поставив рекорд (сегодня он умудрился пройти целых десять метров, ни разу не остановившись на отдых), Бадди сел на снег и повел носом. Нет, он не принюхивался (все, с этим покончено), он пытался создать видимость здоровой собаки. Если водит носом и сопит, значит, принюхивается. Вот пусть все так и думают. А то еще спишут со счетов раньше времени.

— Бадди, и вы здесь! Приятно вас видеть, — к бульдогу подбежал Друж.

Бадди посмотрел на него стеклянными глазками.

— Разве мы знакомы? — спросил он и вновь повел носом.

Друж обежал Бадди со всех сторон, загавкал и обнюхал старого приятеля.

— Вы так шутите, да, Бадди?

— Не пойму тебя, собака. Ты толком объясни, что к чему.

— Я Друж, — гавкнул Друж, усевшись в метре от бульдога.

— Друж? — во взгляде Бадди читалось удивление.

— Друж! Друж!

— Что-то не припомню. Извини, собака.

Напрасно Друж пытался вывести Бадди на чистую воду и заставить того перестать шутить. Бадди упорно изображал полное неведение.

— Пошли, Бадди, — позвал бульдожку хозяин.

Бадди поднялся на лапы (они сильно подрагивали) и потопал по расчищенной от снега дорожке.

— Бадди, мы с вами еще увидимся? — крикнул Друж.

Бадди повернул голову, причмокнул и гавкнул:

— А ты кто? Мы знакомы, собака?

Бадди не шутил. Третьего дня бульдог потерял память. Увы, и такое бывает.

— Я буду вас ждать, — тявкнул на прощание Друж.

Бадди не обернулся. Друж долго сидел на месте, глядя в удаляющийся коричневый тулупчик с капюшоном на меху. Под этим тулупчиком скрывался двенадцатилетний пес: больной и слабый, не забытый хозяевами, но забывший хозяев.

Это была последняя встреча Дружа и Бадденьяна Августина Третьего. Больше они не виделись. Друж его ждал, но Бадди не пришел.

Глава восьмая Вилька

Вилька любила своих хозяев; хозяева платили Вильке тем же. Шесть лет декоративная собачонка считалась гордостью семьи Манеевых, шесть лет хозяйка Тая и хозяин Антон в буквальном смысле сдували с Вильки пылинки. А как иначе, собачка-лилипуточка (размерами меньше кошки), хоть и крикливая — уж чего-чего, а шума от Вильки хватало, — она была полностью зависима от людей.

Тая принесла Вильку в дом трехмесячным щенком, а Антон устроил жене скандал. Как так, кричал он, мы хотели завести настоящую собаку, собаку в полном смысле этого слова. Собаку, с которой не стыдно выйти на улицу, которая при случае сможет защитить хозяев, охранять дом, быть тем самым надежным, верным зверем — другом. А кого принесла Тая, что это за заморское чудо с огромными глазищами, тонкими, как спички, лапами и хвостом-закорючкой? Это не собака — это стыд и позор.

— Отнеси ее обратно, — требовал Антон.

— Ты ничего не понимаешь, — говорила Тая. — Она вырастет и станет нашей любимицей.

— Я к ней не подойду.

— Ты привыкнешь.

— Тая, отнеси обратно.

— Антон, я прошу, пусть Вилька останется.