Если у вас нет собаки…

— Допил чай? — набросилась на сына Наташа. — Ну так иди в комнату! Пап… Не надо все усложнять, я же сказала, денег мы не возьмем. А если разрешишь забрать зеркало, будем признательны.

Наташа не смела смотреть отцу в глаза. Она говорила и разглаживала на столе скатерть или вертела на безымянном пальце тоненькое обручальное колечко. Ее вкрадчивый голос звучал ровно, а губы слегка подрагивали; ей хотелось скорее закончить разговор.

— Берите, — спокойно ответил Денис Евгеньевич. — Мы с мамой не возражаем.

За доли секунды лицо Наташи преобразилось. Милая улыбка, блеск в глазах, румянец на слегка одутловатых щеках — все указывало на то, что первый этап пройден успешно. Она добилась своего, и она собою гордилась.

— Значится, так, папка, за зеркалом я подъеду завтра с утреца. С машиной договорюсь, грузчиков найду. Ты не волнуйся, снимут зеркало аккуратно, погрузят, отвезут. Для тебя никаких хлопот.

Денис Евгеньевич смотрел на дочь, ожидая, когда та вспомнит о матери. Не вспомнила. Просидела за столом добрую четверть часа, в красках поведала о гарнитуре, который она, оказывается, уже давно приметила, пересказала о последних новостях из жизни удачливой подруги Ленки и засобиралась домой.

— Вставай, Миш.

Зевнув и расправив плечи, Михаил скрылся в ванной. Наташа прошла в коридор.

— Никитка, мы уходим.

— Ага.

— Не ага, а иди одевайся.

— Я думал, мы завтра вдвоем поедем в больницу, — сказал Денис Евгеньевич.

— Завтра? Ой, пап… Хотя, если… ты знаешь, не будем загадывать, я утром приеду, разберусь с зеркалом, а потом решим с больницей. Мамульку все равно сейчас тревожить нежелательно, после операции покой нужен, сон крепкий. Чего толкаться-то там, а? Но позвоню я ей обязательно. Миш, сколько тебя ждать! Никитка, последний раз говорю, одевайся! Ой, папка, спасибо, что зеркало отдаешь. Ты не представляешь, как некоторые на антиквариат падки. Любое старье купить готовы.

Наташа бросилась отцу на шею и начала его целовать, поглядывая краем глаза на широкую бронзовую раму зеркала, покупателя которой найти дело двух-трех дней.

Утром Наташа забрала зеркало, пообещав навестить мать в вечерние часы приема. Вечером в больнице она не появилась. Зато приехала утром следующего дня. Держала мать за руку, плакала, говорила, что страшно соскучилась и целовала, целовала Марии Тихоновне руки, лицо, волосы.

— Ой, мамка, мамка, как ты нас всех напугала. Мамочка ты моя родненькая! Ты выздоравливай скорее, ладно?

— Ладно, — кивала Мария Тихоновна. — Обещаю.

Потом Наташа зашла к лечащему врачу, просила, чтобы за матерью был особый присмотр, достала из сумочки конверт, положила на стол. Врач от денег отказался. С плохо скрываемой радостью Наташа положила конверт в сумку.

От врача вернулась к Марии Тихоновне. Снова держала мать за руку, говорила теплые слова, плакала и целовала.

Незадолго до появления Дениса Евгеньевича Наташа ушла.

— У меня была Наточка, — сказала мужу Мария Тихоновна, едва он прошел в палату. — Господи, Денис, как она плакала, сердце от боли разрывалось.

Денис Евгеньевич был доволен. Дочь одумалась, поняла, что вся эта бытовая круговерть с бесконечными ремонтами ничто в сравнении со здоровьем самого близкого человека.

— Денис, — улыбнулась Мария Тихоновна. — Отвези в выходные Наточке вазу из гостиной. Она ей нравится. Это наш им подарок.

* * *

В ноябре хозяйка вернулась домой, жизнь стала налаживаться, черная полоса уступила место полосе белой. Друж был счастлив.

Глава седьмая Здравствуй, белая зима!

Свою первую зиму Друж встретил настороженно. Она пришла внезапно, без предупреждения; выбрала подходящий момент и за одну ночь умудрилась изменить до неузнаваемости целый город. Друж не был готов к зиме, он ее не ждал.

Накануне вечером ударил мороз, жухлая трава в сквере, напоминавшая желто-зеленые пучки ниток, покрылась тонким слоем льда, гребни грязи возле въезда на стройку затвердели, в скованные прозрачной корочкой лужи апатично смотрели скучающие фонари.

Друж чувствовал: в самое ближайшее время должно произойти важное событие. Недаром сквер почти опустел, все реже встречаются на пути прохожие, все быстрее вышагивает по дорожкам Денис Евгеньевич, а те редкие люди, что проходят мимо, не сговариваясь, поднимают воротники пальто и курток, надевают капюшоны, натягивая до подбородка шарфы.

Вскоре упали первые снежинки. Друж ловил их пастью, а Денис Евгеньевич смеялся, изредка прикладывая ладони к красным щекам.

— Первый снег, Друж. Зима пришла!

Снежинки непослушны, с ними невозможно играть по правилам. Едва удается поймать несколько белых хлопьев, как они мгновенно исчезают. Растворяются прямо на языке, не оставляя, однако, ни намека на вкус.

Ночью, сидя на угловом диване и наблюдая через стекло за сумасшедшим вальсом пушистых хлопьев, Друж стал свидетелем чудеснейшей метаморфозы. Не иначе, он спит и ему снится сон? Друж дернулся вперед, ударился носом о стекло и, ощутив легкое покалывание, издал недовольный рык.