– То есть, подумайте немного… Она похоронит кузена, три дня будет оплакивать его, а затем на самолете перелетит через океан, чтобы сдавать экзамены и участвовать в прослушиваниях? Стресс может убить ее. – Она пожала плечами. – Может, она никогда не вернется. Закончит учебу в следующем году или займется чем-нибудь другим. Наверное.
– Она говорила тебе что-нибудь? – требовательно спросил Джеймс.
– Нет! Она… на ее месте я бы взяла тайм-аут. А ты?
– Боже мой! – воскликнул Александр, проводя руками по лицу. – Я даже не думал об этом!
Точно. Никто не думал, кроме Филиппы. Мы пялились в свои стаканы, наши щеки горели от стыда.
– Она должна возвратиться в Деллехер, – произнес Джеймс, переводя взгляд с меня на Филиппу, как будто кто-то из нас мог поддержать его. – Должна.
– Возможно, приезд сюда будет не лучшим решением для нее, – мягко возразила Филиппа. – Полагаю, ей нужно время, чтобы прийти в себя. Ей надо побыть вдали от Деллехера и… от всех нас.
Джеймс замер на мгновение, а затем встал, не проронив ни слова, и ушел. Александр мрачно смотрел ему вслед.
– И вот их осталось четверо, – сказал он.
Сцена 7
Наш семейный дом в Огайо был вовсе не тем местом, куда я любил приезжать. Это один из двенадцати почти одинаковых коттеджей на тихой улице на окраине города, единственным отличительным признаком которого являлся кирпичный фасад. И наш, и любой другой дом в квартале (все обшитые вагонкой и выкрашенные в бежевый оттенок) «выдавался» в комплекте вместе с черным почтовым ящиком, серой подъездной дорожкой и изумрудной лужайкой, усеянной маленькими круглыми самшитами: некоторые из них хозяева уже украсили стандартными рождественскими гирляндами.
Ужин на День благодарения – обычно скучное мероприятие, которое скрашивало лишь изобилие вина и еды, – оказался необычайно напряженным. Мои родители сидели на противоположных концах стола, одетые в то, что я всегда воспринимал как «церковные наряды»: универсальные черные слаксы и темно-зеленые свитера. Мои сестры упирались локтями в столешницу, а я смотрел на родных и удивлялся, когда это Кэролайн успела так похудеть и когда, если уж на то пошло, Лия так округлилась? Вероятно, в мое отсутствие упомянутые перемены стали камнем преткновения: отец не раз повторял Кэролайн, чтобы она «прекратила играться с ужином и съела его», а мама все поглядывала на вырез платья Лии (похоже, его глубина взвинчивала ее до предела).
Игнорируя пристальный материнский взгляд, Лия засыпала меня вопросами о Деллехере до тех пор, пока мы не откупорили бутылку вина. По какой-то причине сестра заинтересовалась моим «альтернативным» обучением, в то время как Кэролайн поступала с точностью до наоборот. Я знал, что лучше не обижаться. Кэролайн редко проявляла любопытство к чему бы то ни было, не связанному с неистовыми физическими упражнениями или с причудливым восточным искусством.
– А что вы будете ставить весной? – спросила Лия. – Мы только что прочитали «Гамлета» на уроке мировой литературы.
– Насчет «Гамлета» сомневаюсь, – ответил я. – Он был в прошлом году.
– Как бы я хотела увидеть вашего «Макбета»! – выпалила она. – Это было так классно! А у нас Хеллоуин невероятно уныл.
– Уже взрослая, чтобы наряжаться в костюмы?
– Я была на абсолютно кошмарной вечеринке в роли Амелии Эрхарт и думаю, что я единственная девушка, которая пришла на тусовку в продуманном наряде, а не в нижнем белье.
Слова «нижнее белье», слетевшие с ее губ, похоже, накалили атмосферу. За последние четыре года я почти не бывал дома и все еще относился к сестре как к девочке младше шестнадцати.
– Вот и хорошо, – сказал я.
– Лия, – одернула ее мать, – только не за ужином.
– Мама, я тебя умоляю!
Когда она начала звать ее «мама»? Я потянулся за своим бокалом и быстро опустошил его.
– У тебя есть фотки с «Макбета»? – наседала Лия. – Я очень хочу их посмотреть!
– Прошу, не подавай ей никаких идей, – сказал отец. – Одного актера в семье достаточно.
Я согласился с ним. Мысль о сестре в мокрой ночной рубашке, на которую, конечно же, пялятся все парни Деллехера, вызывала у меня легкую тошноту.
– Не волнуйся, па, – ответила Кэролайн, ссутулившись на стуле и теребя полезшую нитку на манжете толстовки. – Лия слишком умна для этого.
Щеки Лии вспыхнули розовым.
– Почему ты всегда так говоришь про меня? По-твоему, быть умной – нечто ужасное, да?
– Девочки, не сейчас, – проговорила мать.
Кэролайн ухмыльнулась и замолчала, размазывая вилкой по тарелке картофельное пюре. Лия отхлебнула вина (ей позволили выпить полбокала). Ее лицо горело. Отец вздохнул и покачал головой.
– Оливер, передай мне, пожалуйста, соус, – попросил он.
Когда прошли тридцать мучительных минут, мама, наконец, отодвинула стул и начала убирать посуду. Лия и Кэролайн стали помогать ей, а я тоже попытался встать, но отец велел мне оставаться на месте.
– Мы с матерью должны с тобой поговорить.