Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины

Основные занятия Николая Ильича, вспоминает Толстой, «хозяйство и, главное, процессы, которых тогда было очень много у всех и, кажется, особенно много у отца, которому надо было распутывать дела деда». Кроме того, любимая помещичья забава, понимаемая как серьезное дело, – охота, ружейная и псовая. Но были и книги – библиотека, составленная в духе времени из сочинений французских классиков, трудов по истории общей и естественной истории. Отец, по мнению Льва Николаевича, «не имел склонности к наукам, но был на уровне образованья людей своего времени».

Толстой ценил в отце чувство собственного достоинства, благодаря которому тот «не считал для себя возможным служить ни при конце царствования Александра I, ни при Николае».

Николай Ильич помнится Толстому как «среднего роста, хорошо сложенный, живой сангвиник, с приятным лицом и с всегда грустными глазами». У него бодрый быстрый шаг и «сангвиническая красная шея». Он склонен к неумеренному употреблению спиртных напитков. В обращении отец учтив и ласков. Грустные глаза не мешают ему быть сочинителем разных шуток и веселых рассказов.

При выходе в отставку (до смерти в 1837 году еще без малого два десятилетия) он получает свидетельство от главного лекаря Казанского военного госпиталя: «действительно болен слабостию груди со всеми ясными признаками к чахотке, простудным кашлем, сопряженным с кровохарканием, и застарелою простудною ломотою во всех членах». Похоже, военное прошлое, плен, тяготы походной жизни дают себя знать. С годами здоровье Николая Ильича окончательно расшатывается. При расследовании обстоятельств его внезапной смерти слуги показывают, что он был всегда нездоров, страдал кровохарканием и ездил лечиться в Москву. За год с небольшим до смерти он пишет соседу, своему приятелю: «Я недавно приехал из Москвы и с самого возвращения сижу на строгой диете и даже на лекарствах, а довело меня до этого горестного положения сильное кровотечение горлом, которое теперь хотя и прекратилось, но все еще мысленно меня тревожит. Ты знаешь, как я не труслив на болезни; но в этом случае признаюсь, что несколько заробел».

С весны 1837 года он ведет трудный судебный процесс, требующий от него большого напряжения душевных и физических сил. 20 июня он за один день (очень быстрая езда – видимо, серьезные причины) приезжает из Москвы в Тулу. 2 1-го весь день ходит по различным учреждениям. Вечером встречается с несколькими приятелями, среди них – два врача, его пользовавших, затем вновь отправляется по делам, на улице теряет сознание. Приятели-врачи, с которыми он только что расстался, пробуют спасти его, – безуспешно.

На другой день медики пишут для полицейского управления свидетельство, согласно которому «отставной подполковник граф Толстой, быв одержим с давнего времени кровохарканием и сильным приливом крови к легким и к голове, умер от кровяного удара, к чему способствовал менее суточный проезд из Москвы в Тулу и хождение его пешком по сему городу поутру, среди дня и наконец на гору вечером, произведшее сильное волнение крови». Ясность по тогдашним понятиям такого заключения делала вскрытие тела излишним.

Митенька

Первым из братьев Толстых и самым молодым (уже знаем – 29-ти лет) умирает Дмитрий Николаевич. В нем ярче, заметнее, чем во всех других выказывают себя странности натуры – «его особенности», по определению Толстого Льва.

В начатых на старости лет воспоминаниях Лев Николаевич успеет рассказать о брате Дмитрии – Митеньке – наиболее полно и законченно.

Митенька растет серьезным, вдумчивым, мужественным ребенком, очень вспыльчивым. Что бы он ни делал, особо отмечает Толстой, он «доводил до предела своих сил». Он велик ростом, худ, с сутулой спиной и длинными большими руками. Самое прекрасное в его лице – задумчивые, строгие, большие, карие глаза. Смолоду его отличает тик – «подергиванье головой, как бы освобождаясь от узости галстука» (это «судорожное движение головой и шеей, как будто галстук жал его» перейдет к брату Левина, Николаю, в «Анне Карениной»).

В студенческие годы (Казанский университет, математический факультет) он с цельностью, ему свойственной, вдруг предается религиозной жизни, соблюдает все установленные обряды, посещает церковные службы, и молится не в модной университетской церкови, а в казематской, при остроге – за перегородкой стоят арестанты-колодники.

Он мало с кем общается, на людях остается тих и серьезен, исключая вспышки гнева – тогда он делается страшен, не помнит себя. Он не ездит в свет, не танцует, дурно одевается (один и тот же студенческий сюртук) и, в отличие от братьев, Сергея и Льва, водящих знакомство с молодыми людьми из своего круга, выбирает приятелей, заведомо пренебрегая их положением в обществе.