Ермак Тимофеевич

– Что ты, что ты, Богу кланяйся, а не грязным людям, – сказал он. – Не сумлевайся, постараюся… Только вот что… Уйдите отсюда все, кроме Домны Семеновны, она может остаться… Чистая девушка… Отчитать ее надо, наговором…

Семен Иоаникиевич бросил на Ермака Тимофеевича недоумевающий взгляд, отошел от него и сел на табурет.

Антиповна также не двинулась с места.

Ермак Тимофеевич несколько минут молчал, затем подошел к старику Строганову, наклонился к его уху и сказал властным шепотом:

– Слушай, купец, коли ты позвал меня сюда, так делай, что я приказываю… А не то я уйду, и она умрет, не приходя в себя… Ты будешь ее убийцей, да и моим, потому что я не переживу ее смерти. Нож в сердце и шабаш, других без промаха прирезывал наповал, так себя-то сумею.

Лицо Ермака было страшно. На нем застыло выражение бесповоротной решимости. Семен Иоаникиевич взглянул на Ермака и быстро встал.

– Пойдем, Антиповна… – обратился он к няньке Ксении Яковлевны.

Та послушно последовала за ним. Домаша плотно затворила за ними дверь и отошла в дальний угол опочивальни. Ермак Тимофеевич положил обе руки на плечи лежавшей без чувств девушки, низко наклонился над ней и впился в ее губы горячим поцелуем.

Это произвело почти волшебное действие. На щеках девушки вдруг появился яркий румянец. Она открыла глаза и уже сама протянула ему губы.

– Милый, желанный!

Он поцеловал ее второй раз.

– Легче тебе, касаточка?

– Теперь хорошо! – потянулась она в сладкой истоме.

На висках Ермака Тимофеевича налились кровью жилы, губы дрожали, но он осилил свое волнение.

– Отчего ты ноне не пришел?

– Прознал все Семен Аникич.

– Ты сказал?

– Нет.

– Кто же?

– Максим Яковлевич. Да ты не тревожься, он за нас, – успокоил ее Ермак Тимофеевич.

– А дядя?

– Тот пополам с горем.

– Как так?

– Да так…

И Ермак Тимофеевич в коротких словах передал Ксении Яковлевне свой разговор с Семеном Иоаникиевичем, но не стал пока говорить о намеченном им походе за Каменный пояс. Он понимал, что это известие огорчит и снова резко возбудит едва оправившуюся девушку.

– Значит, и дядя согласен… Слышишь, Домаша?

– Слышу, – откликнулась девушка из глубины опочивальни. – Говорила я, что все уладится…

– Согласен-то он согласен, – заметил Ермак Тимофеевич, – но до получения царского прощения просил не бывать ни ногой не только в твоей светлице, но и в хоромах, да и намедни не пустил меня. Здорова-де она, так нечего зря и ходить. Иди с Богом домой… Я и пошел.

– И не посмотрел даже в нашу сторону, – тоном упрека сказала Ксения Яковлевна.

– Тяжко мне было, моя касаточка!

– Милый, желанный!

Она протянула ему свои руки. Он снова склонился к ней.

Она обняла его руками за шею. Губы их слились в горячем поцелуе.

– Э, да ну вас! Довольно вам миловаться, пора и честь знать, – не выдержала Домаша.

– И впрямь довольно, – дрожащим голосом произнес Ермак Тимофеевич, тихо освобождаясь от объятий Ксении Яковлевны.

– А теперь-то ходить будешь? – спросила тоже дрогнувшим голосом молодая Строганова.

– Теперь, кажись, настою, чтобы ходить, потому что позвал… Не я напрашивался, ну, да и пугнул я его достаточно.

– Пугнул, говоришь?..

И Ермак передал Ксении Яковлевне то, что сказал Семену Иоаникиевичу перед его уходом из опочивальни.

– Кажись, на него это подействовало, – заключил он.

– Он добрый, – задумчиво проговорила Строганова.

– Впустить, что ли? Пора уж, – спросила неожиданно Домаша.

И Ермак и Ксения Яковлевна вздрогнули. Они только сейчас вспомнили, что их свидание с глазу на глаз не бесконечно.

– Впусти, девушка, – сказал Ермак.

Домаша отворила дверь. В опочивальню вошли Семен Иоаникиевич и Антиповна. На их лицах было написано тяжелое сомнение, но, когда они увидели пришедшую в себя Ксению Яковлевну, улыбающуюся, с румянцем на щеках, их лица тотчас озарились счастливой улыбкой.

– Ну и знахарь же ты, свет наш Ермак Тимофеевич! – с умилением воскликнула Антиповна.

– Вот она, сила любви! Как с ней бороться! – прошептал Семен Иоаникиевич Строганов. – Пусть видятся… Только бы здорова была… Надо послать челобитную.

V Московские страхи

Яков между тем ехал да ехал по дороге в Москву. Путешествие его шло благополучно.

Первое время он думал было последовать совету Ермака Тимофеевича и вернуться, отъехав на несколько сотен верст, с заявлением, что его ограбили лихие люди, но молодое любопытство взяло верх над горечью разлуки с Домашей, и он в конце концов решил пробраться в Москву, поглядеть на этот город хором боярских и царских палат, благо он мог сказать Семену Иоаникиевичу, что лихие люди напали на него под самой Москвой. В его голове созрел для этого особый план.