Ермак

Страшным ударом ноги атаман вышиб дверь наотмашь.

В избе, провонявшей медовушным перегаром, по чанкам валялись казаки. У печи скулили истерзанные татарки.

Ермак поднял за волосы ближнего казака и, как мешок, за волосы же поволок его на улицу. Ногами выкатили, как пустые бочонки, остальных.

— Батька, п-п-прости, — начинали они гундосить. — Погулеванили маленько! Скольки уже без баб.

Страшный удар сапогом в лицо вышиб жалобщику все зубы.

Вяжи их к стремени! — спокойно сказал Ермак. — Кольцо, иди по юртам, по избам: в ногах валяйся! Веди старух, чтобы татарок забрали!

Казаки, сорвав с плеч шубы и тулупы, укрывая татарок, выводили их и выносили на руках.

— Куды их таперя?

— Куды?! — выдохнул-всхлипнул Ермак. — К родителям да к детишкам! Куды?!

— Да тута Кучумовы женки есть, их-то куды?

— Веди по избам, сули что хошь — пущай примут да утешат!

Гуляки постепенно трезвели, в глазах их появлялся страх. Из юрт выползали татарки.

— Кто первый в город вошел? — спросил их Ермак.

Татары молчали, испуганно глядя на казаков.

— Кто первый женок коснулся?

И тогда одна, совершенно избитая, искусанная женщина, что осторожно, будто слепая, шла, ведомая под руки казаком, уставила ненавидящие уголья глаз на здоровенного казачину в разорванной рубахе.

— Ты первый сильничать баб начал? — спросил Ермак, придвигаясь к самому его лицу. — Что морду воротишь?! В глаза мне гляди! — И вдруг, перейдя на кыпчакский, сказал: — Я смерть твоя! Лютая смерть!

Неуловимым движением он сунул страшную свою пятерню в пах насильника и дернул вниз.

У преступника немо вывалились белые глаза и беззвучно открылся рот. Он упал на землю и начал вертеться волчком.

— Не надо так-то! — сказал Пан. — Надоть их прилюдно судить. Кругом!

— Кругом? — шепотом спросил Ермак. — На Кругу стоять казаку — честь! Этих я казнить буду! Гони!

Назад гнали без милости. Связанные гуляки бежали за конями, влекомые арканами.

Перед валом Карачина-острова на льду стоял весь гарнизон. Ермак подскакал. Спешился. Буднично сказал:

— Кули рогожные несите.

Кто-то бросился исполнять.

— Без груза не потонут... — неожиданно посетовал какой-то старый казачина.

— Ломайте в их землянке очаг, тащите камни. Ведите их к говенной проруби.

Ниже по течению была грязная прорубь, куда выливали помои и нечистоты.

Казаки на санях привезли из Кашлыка стариков татар.

— Ну вот! — сказал Ермак. — Ну вот... Казаки! Кровь наша вся, которую мы лить станем, — вот на энтих! Нам бы с татарами миром жить... Да вот энти напаскудили!

— В куль их! — закричало несколько голосов. — В воду! Чтобы в Царствие Небесное не вошли.

— Помилосердствуйте, братцы! — кричал один казачишка. — Пьяные были!

— С пьяного тройной спрос! — прохрипел Кирчига, деловито натягивая на гуляку куль и валя на снег. В кули натолкали еще теплых камней, завязали, подтолкнули к проруби.

Твои? — спросил Ермак Пана.

Мои, — помертвелыми губами прошептал Пан.

Толкай! — Ермак ногами подкатил куль к дымящейся проруби...

Помилосердствуй, батька... — прошептал Пан. — Я же с ними в боях был, с Яика шел...

Ну! Зараз сам туды пойдешь...

Пойдешь! Нашел кого жалеть! — заговорили казаки в толпе.

Пан, белый как снег, присел на корточки и, обхватив куль, стал тащить его к проруби. На самом краю оступился, сел и, зажмурившись, столкнул мешок ногами в воду...

Будьте вы прокляты! — сказал Ермак и спихнул второй куль.

Атаманы и казаки пинками столкнули в воду остальных.

— Это задаток! Задаток! — повернув к казакам бледное лицо с трясущимися губами, сказал Ермак. -- Это легкая смерть. Ежели кто еще ушкодит — в лютых муках кончится! Долго смерти просить будет!

Татары молча смотрели на казнь.

Их с подарками, на санях, увезли обратно. Но нее равно вскоре многие семьи из Кашлыка ушли. Град Сибирь сделался полупустым. В нем остались несколько семей, где не было мужчин, да со своими служанками Кучумовы жены... Ермак приказал держать во граде Кашлыке караул — для обережения от лихих людей. Караул стоял на стене денно и мощно, в случае нужды готовый немедля вызвать подмогу с Карачина-острова. Но кольцо татарских улусов вокруг казачьего лагеря стало почти непроходно для стекавшихся отовсюду лесных людей, несших ясак и продовольствие. И виной тому было не только преступление, совершенное казаками. О нем и о наказании Ермака мгновенно разнесли известие по всем кочевьям, разумеется приплетая с три короба.

Так, говорили, что Ермак казнил неверную жену Кучума и казнил бородатых неверных за то, что они чинили обиды правоверным. Что он — кыпчак и, наверное, не простого рода. В том, что он не меньше чем князь, не сомневались остяки и вогуличи. И татары начинали поговаривать, что, скорее всего, Ермак пришел отомстить за убитого Едигера. Что он сам хочет стать ханом Сибирским и, наверное, имеет на это право. Среди татарских мурз началось брожение, пока еще небольшое, тайное... Но разговоры о том, что Кучум-хан незаконный, которые не стихали все долгие годы правления ставленника Бухары, усилились. А непроходны улусы стали потому, что из-за Камня вернулся, с Кучумовой отборной гвардией, Алей, который так и не взял Чердыни...