Эра голодных псов

«Здесь вам не Диснейленд по вторникам! — заявил на первом же оперативном совещании князь Лод-Кейн, поднявший за своей спиной десять тысяч звездолётов разных рангов. — Я вас слишком хорошо знаю, поэтому говорю сразу: скидок на мороженое не будет! Я это вам говорю, командиры легионов: потерявшие строй на марше пусть валят куда хотят, спасать я никого не собираюсь. Вывалившийся из строя в бою — будет расстрелян. И жалуйтесь хоть вашему Господу Богу, я ему не подданный!»

И легионы, приданные корварским кланам, строй держали. Так кассанданский бык, вцепившись в колючий куст раффи, который специально для него привезли с Орегона, не остановится, пока не сожрёт всё видимое и ощутимое. Можно попытаться отодрать быка трактором… пятитысячесильная турбина легко отрывает тушу от куста — но голова остаётся на месте и ещё какое-то время жуёт… Имперские легионы шли в бой, выдерживая сложный полигональный боевой конус корварцев — шли, часто пережигая двигатели и оказываясь в атаке на пределе ресурса, — но они, стиснув зубы, двигались и стреляли.

О бое в одном строю с корварскими кланами не жалел никто. «Хамские свиньи», «чёртовы задиры» — действительно хватающиеся за меч при любом, ерундовом для человека казусе, — мастера боевых кланов не только обеспечили выдающееся по всем разумным меркам «второе военное» образование для нескольких тысяч офицеров Флота, но и в прямом смысле засыпали наградами всех, до последнего рядового, кто дрался рядом с ними. Вдовы и отцы погибших получили фантастическую для Империи пенсию, младшие офицеры смогли купить себе фермы.

Йорг видел ветеранов, сражавшихся вместе с корварцами. То были солидные, состоятельные люди, раз и навсегда отученные от лишних слов, но способные отрезать голову врага тупым столовым ножиком. «Нет таких ублюдков, но нет таких камрадов», — не раз слышал он от них.

— Они же, сукины дети, сумасшедшие. Высадили нас, целую роту, все офицеры ихние. Сержанты наши, да и то больше в моём взводе… Я старшиной был — ну, уоррент, понятно. Двадцать лет в Десанте, чего только не повидал… Понятно… Выкинули под огнём, строго по плану — прямо на форт, на крыши. У них, у пилотяг, вообще страха нет! Хорошо, там с востока полого — мины засверлили и валим. Форт и так с орбиты в говно превратили… А огонь кругом — аж зубы стучат. У меня водила в «Книхе» — бац носом в пульт, и всё, а скорость под сотню… дырка в броне. Ну, я за штурвал, разворачиваюсь. Командирша наша, мать бы её, Руи — в атаку, кто отстанет — конец света! А из форта жабы, латники, на трехколесках своих — ух, толпища… Сто шестьдесят нас высадили — полную роту. Живых потом посчитали сто девять… Руи стоит перед строем, еле дышит, левое лёгкое насквозь, киберимплант пробит, никак не включится. В вашей, говорит, хомо, традиции — и бах на левое колено. Мы с унтером Левицки к ней, а корвари руками машут: не приближаться! И Руи, она: мы с вами, мои хомо, теперь навеки кровью повязаны, и с моего кармана вам сотенных ваших по яйца каждому. Так а мы, что ты думаешь? Второй год войны, парни в основном ещё кадровые, всем под сорок, — на колено падаем, палаши свои еле обтёртые целуем и все, без команды — к ней, за лезвие держась! Что, за сотенные за те? А, сейчас. Клал я на них, на те сотенные! Не было у меня никогда такого командира, и ни у кого не будет. На смерть гнала, а погибло не так уж и много. Казалось бы! Зато сама шла впереди всех, взводами через инфоцентр командовала и не ошиблась ни разу. Каждый, говорю тебе, — каждый из нашей роты готов был её раны губами своими закрыть. Видел ты таких командиров?

— Нет, — честно ответил лейтенант Детеринг и щёлкнул пальцами, подзывая официанта.

Он представил себе изодранную и закопчённую, однако до мозга костей профессиональную, яростно гордую, ни единым уставом не обученную капитулировать — гренадерскую роту ПДС Империи Человечества, вставшую под чужим небом на колено и направляющую, в жесте величайшего признания, свои табельные боевые мечи рукоятью вперёд — корварке в пробитых и окровавленных доспехах. Отдавая таким образом меч, человеческий солдат отдаёт своё сердце, а это больше, чем жизнь. Ритуал стар, и кем он придуман, уже и не вспомнить…

Столетия, проведённые вне навсегда потерянной Земли, не только нивелировали понятие национальности, но — в силу постоянной необходимости борьбы — выработали неведомые ранее кодексы чести. Войны были редки, со временем пришло твёрдое понимание того, что «большая война» будет вестись на уничтожение и не окажется в ней ни правых, ни виноватых — просто потому, что некому будет их искать. Ментальность расы постепенно мутировала. Каждый кислорододышащий стал братом, вне зависимости от тех или иных политических пертурбаций.