Эпоха харафишей (ЛП)

— Тогда что так омрачает твою безмятежность?

— Ничего, мама, — ответил он честно.

Она поверила ему, однако что же так занимало его разум?… Где-то в недрах его души подспудно велась целая неведомая жизнь, поэтому она испытывала ревность и боязнь.

38

И вот однажды ночью тайны стали давить на него. На дворе стояла уже весна, и было приятно сидеть под открытым небом, а не в четырёх стенах гробницы. Небо расстилалось над ним с бесконечными мириадами звёзд. Они ели с матерью на ужин молочную сыворотку с огурцами. Ашур сказал:

— Я иногда спрашиваю себя: а что, интересно, поделывает сейчас Дий?

— Он полностью забыл про нас, — горестно вздохнув, пробормотала Халима.

Ашур умолк, и единственными звуками оставались лишь поглощение им пищи, да лай собак на подступах к кладбищу. Затем он заговорил снова:

— Я опасаюсь, как бы он не пошёл по стопам Фаиза…

Мать протестующе ответила:

— Покойный преподал нам такой урок, которого мы никогда теперь не забудем…

— Мама, но ведь мы всегда забываем…

— Так вот что так терзает тебя?

В бледном свете месяца он лишь склонил голову в знак согласия, и снова задался вопросом:

— Почему Фаиз докатился до такого? И отчего сошёл с ума наш предок Джалаль? Почему Хасуна Ас-Саб желает растерзать нас?

— Разве у нас недостаточно забот, помимо всего этого?

— Это и есть единственная забота, как звено в бесконечном круге.

Халима взмолилась о пощаде к Господу богу, добавив:

— Это всё шайтан!

— Да, конечно. Но почему тогда он с такой лёгкостью искушает нас?

— Он бессилен перед верующими…

Он снова замолчал, закончив есть и принявшись курить подслащенный мёдом табак из трубки. Лай собак усилился, перейдя почти на вой. Тут Ашур внезапно сказал:

— Вот моё мнение: шайтан может незаметно подкрасться к нам, используя наши слабые места.

При этих словах его она попросила помощи у Аллаха от шайтана, побиваемого камнями, и Ашур продолжил свою мысль:

— Так вот, моё мнение таково, что две наши страсти делают нас ещё слабее: это страсть к деньгам и страсть повелевать над другими…

— Возможно, это одно и то же, — пробормотала Халима.

— Да, наверное. Деньги и власть…

— Даже завет твоего предка выродился из-за этого.

— Моего предка! — смутно воскликнул он.

Она вопросительно поглядела на него, и он спросил её в свою очередь:

— В чём был его недостаток?

— Недостаток?!

— Я имею в виду, почему он пошёл на попятную?

— В том не было его вины.

— Конечно, — пробормотал он поспешно.

Однако он продолжал в тайне спрашивать себя, в чём же был недостаток его предка, что сорвало его благородные усилия после его кончины или, вернее, после кончины Шамс Ад-Дина? Если имелась ошибка, должно же существовать и благоразумие. И если это благоразумие уже было найдено единожды, что мешало отыскать его вновь? А если рецидив и произошёл, то мы вполне могли бы гарантировать себе жизнь, не знающую затем таких срывов. Халима прервала его размышления своим вопросом:

— Разве не предостаточно у тебя забот и так?!

39

Но нет. Его не устраивали одни лишь насущные заботы. Да и как быть довольным тому, кто по часу каждый день предавался одному и тому же занятию — сидеть на пустыре, а ещё по часу-два — сидеть на площади перед обителью?! Как быть довольным тому, в груди которого постоянно скрывалась тлеющая головешка?! Как быть довольным тому, кого будили по ночам разноцветные сны? Как быть довольным тому, кто был по-прежнему уверен, что его единственным предком был Ашур Ан-Наджи?!

Он начертал себе путь на песке пустыря. В свете звёзд на площади у обители он вообразил его себе. Это спасало его и во время дневных странствий, и во время сна, пока не воплотилось в реальность — такую же прочную, сильную и величественную, как и древняя стена обители.

40

Он проводил время, никуда не торопясь, на базаре в Даррасе. Именно здесь бродяжничали многие харафиши их квартала, поэтому-то он и сторонился этих мест. И поэтому же он и сам теперь стал приходить сюда. И сейчас, продавая огурцы, он как раз проходил мимо небольшой группки харафишей, нараспев зазывая покупателей. И тут же некоторые узнали его и выкрикнули:

— Это же мастер Ашур!

Другой голос насмешливо заметил:

— Да, брат кровопийцы, что продаёт тут огурцы!

Он подошёл к ним с приветливой улыбкой на грубом лице. Протянув руку, он сказал:

— Вы тоже откажетесь пожать мою руку, как и остальные?

Но они тепло обняли его, и кто-то произнёс:

— Да будут они прокляты…

— Мы видели от тебя только благо, — изрёк ещё один.

— А как поживает твоя добрая матушка?

— После того, как я повидал вас, мой дух-странник наконец-то вернулся к себе домой.

Он провёл в их компании целый час — счастливый, полный нежности и ликования. И начиная с этого дня, он постоянно захаживал на базар в Даррасе.

41