Любит селиться всегда в пещерах подкопанных кролик.
Он научил и солдат тайный подкоп подводить.
Из всей, что есть на свете, лакомой дичи
Вкусней, конечно, ионийский нам рябчик.
Можно легко откормить пулярку сладкой мукою,
И откормить в темноте. Лакомки очень умны!
Чтобы не мог отощать петух от чрезмерных излишеств,
Он оскоплен, и теперь галлом он будет для нас.
Курица тщетно бежит в объятья бесплодного мужа:
Птицей Кибелы ему больше пристало бы стать.
Редко на стол подают в Авзонии нам эту птицу.
Ей забавляешься ты часто в купальне своей.
Зубом преступным не смей осквернять голубяток ты нежных,
Ежели ведом тебе Книдской богини обряд.
И замирает у нас, и слабеет от вяхирей похоть.
Птицы ты этой не ешь, если ты сластолюбив.
Птиц желтоватых ловить тростинкой и сетками можно
В пору, когда виноград стал наливаться вином.
Катты паннонские нам неведомы в Умбрии вовсе.
Их господину Пудент предпочитает послать.
Ты изумлен всякий раз, как распустит он перья цветные.
Что ж ты, жестокий, даешь повару злому его?
Имя дало мне крыло мое красное. Вкусен язык мой
Лакомкам. Счастье для них, что не болтлив мой язык!
В первый раз привезен я был кораблем аргонавтов,
А до того мне знаком был только Фасис один.
Хоть и по горло был сыт Ганнибал после римского гуся,
Этот дикарь никогда собственных птиц не едал.
Птицею этой спасен был Тарпейского храм Громовержца.
Ты удивлен? Но тогда строил его ведь не бог.
Линия строк пропадет и стих у тебя захромает,
Если погубишь одну из Паламедовых птиц.
Буду ли я куликом, куропаткой ли — вкус одинаков.
Но куропатка ценней. А потому и вкусней.
Сладкую песню поет языком коснеющим лебедь:
Сам отпевает себя он перед смертью своей.
Эта пичужка носить может имя такого гиганта!
Но у «зеленых» ведь есть тоже свой Порфирион.
Дышит барвена в морской привозной воде, но лениво:
Сонной становится. Влей свежей воды — оживет.
Той, что живет в сицилийских водах, огромной мурене
В глубь погрузиться нельзя, кожу на солнце спалив.
Хоть лежит на широком блюде палтус,
Палтус все-таки шире, чем все блюдо.
Я появилась сейчас, напившись воды из Лукрина,
И благородного я жажду рассола теперь.
Лирис лазоревый нас, что леса прикрывает Марики,
Любит. Оттуда идем тесной к тебе мы толпой.
Этот клювыш, что пришел отглаженный волнами моря,
Лишь потрохами хорош. Все остальное в нем — дрянь.
Из-за тебя, коракин, дерутся на нильских базарах:
Ты у пеллейских слывешь лакомок лучшим из блюд.[269]
Пусть он и колет тебе оболочкою острою пальцы,
Но, коли снять скорлупу, нежен ты, ежик морской.
Кровью ты нашей плащи свои красишь, неблагодарный,
И не довольно с тебя: мы еще в пищу идем.
Как бы изыскан прием в земле у венетов ни был,
Первое блюдо у них обыкновенно пескарь.
Окунь и нежен и бел у Тимава Евганского устьев,
Где насыщается он пресной водой и морской.
Вовсе не все хороши и ценны бывают дорады,
Но только те, что едят устриц лукринских одних.
На палатинские вы столы осетра посылайте:
Должен пиры божества редкостный дар украшать.
Между пернатыми дрозд на первом, по-моему, месте,
Заяц же всех остальных четвероногих вкусней.
Страшный щетинистый зверь, разорявший поля Диомеда
И этолийским копьем сваленный, не был крупней.
Страшен клыками кабан, рога охраняют оленя,
Я ж, беззащитная лань, только добыча для всех.
Зверь не последний среди добычи утренних зрелищ,
Скольких убитых собак стоит мне лютый ориг![270]
Он не твоим ли, скажи, Кипарис, приручен недоуздком?
Или же, может быть, твой, Сильвия, этот олень?
Юный онагр, молоком только матки кормящийся, назван
Лалисионом, но так лишь сосунков мы зовем.
Дай для забавы газель своему ты малому сыну:
Любо ее отпускать, тогой махая, толпе.
Видишь, вот-вот упадет косуля с вершины утеса.
Если упала — твоя, псам же ее не догнать.
Вот превосходный онагр. Оставить придется охоту
За эритрейским клыком: полно одеждой махать.
Вот из оливок тебе Венафра кампанского масло:
Тотчас услышишь его запах, коль мази возьмешь.
Дар драгоценный прими: из свежей крови макрели,
Не засыпавшей еще, великолепный рассол.
Чистосердечно скажу, что тунца из Антиполя дочь я.
Будь же макрели я дочь, я не тебе бы пошла.
Вот из Паллады лесов на Гиметте Тесеевом нектар.
Дар этот славный тебе собран воровкой-пчелой.
С Гиблы нагорий даря сицилийской медовые соты,
Медом Кекроповым их можешь свободно назвать.
Гносский родил виноград с минойского Крита напиток
Тот, что у нас бедняку служит медовым вином.
В этом вине смоляном из винообильной Виенны
Не сомневайся: оно прислано Ромулом мне.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги