И еще поторапливай ты Флава,
Чтоб приятное он и поудобней
Подыскал мне жилье недорогое,
Вот и все. Капитан зовет уж грубый
И бранит задержавшихся, а ветер
Выход в море открыл. Прощай же, книжка:
Ожидать одного корабль не станет.
КНИГА XI
Ты куда, ты куда, лентяйка книга
В необычном сидонском одеянье?
Неужели к Парфению? Напрасно.
Неразвернутой выйдешь и вернешься:
Было б время, своим служил он Музам.
Не сочтешь ли себя и тем счастливой,
Что ты в худшие руки попадешься?
По соседству ступай, в Квиринов портик:
Ни Помпей, ни девица Агенора,
Или первого судна вождь неверный.
Двое-трое там будут, кто откроет
Вздор, который одним червям годится,
О наезднике Скорпе с Инцитатом.
Брови угрюмые, взгляд исподлобья суровый Катона,
Да и Фабриция с ним, пахаря бедная дочь,
Спеси личина и с ней лицемерная благопристойность,
Что моему существу чуждо, — ступайте вы прочь!
Так нам при Нерве теперь можно и любо кричать.
Строгие люди пускай изучают корявого Сантру,
Мне же нет дела до них: эта вот книга — моя.
Рад Пимплеиде моей не один только Город досужий,
И не для праздных ушей я сочиняю стихи.
Нет, и в морозном краю у гетов, под знаменем Марса,
Книгу мусолит мою центурион боевой.
Что мне? Не знает о том вовсе мой тощий кошель.
Ну а какие бы мог писать я бессмертные свитки,
Что за сражения петь на пиэрийской трубе,
Если бы нам божества вернули Августа с неба
Лары фригийцев и все святыни, что Трои наследник
Спас от пожара, не взяв Лаомедонта богатств,
Золотом в первый раз написанный вечным Юпитер,
Ты, о сестра, ты отца вышнего мудрая дочь,
Внес имя Нервы, — всех вас я благочестно молю:
Этого нам сохраните вождя и сенат сохраните!
Да соблюдает сенат нравы его, он — свои.
Ревностно ты справедливость блюдешь и законность, о Цезарь,
Так же, как Нума, но был Нума при этом бедняк.
Трудное дело не дать одолеть добродетель богатству,
Крезов собой превзойдя множество, Нумою быть.
Если порожней могла б роща Элизия стать,
Чтил бы тебя и Камилл, необорный ревнитель свободы,
Да и Фабриций бы сам золото принял твое;
Брут бы с восторгом пошел за тобой, тебе Сулла кровавый
С Цезарем, частным лицом, тебя возлюбил бы Великий,
Красс подарил бы тебе все состоянье свое.
Если б от Дита теней преисподних был вызван обратно
Даже Катон, то и он цезарианцем бы стал.[252]
В пышный праздник Сатурна-серпоносца,
В дни правленья у нас рожка с костями
Позволяешь ты, — в этом я уверен, —
Вольный Рим, нам шутить стихом игривым.
Убирайтесь, унылые заботы:
Говорить будем мы о чем придется
Безо всяких угрюмых размышлений.
Влей вина мне покрепче, мальчик, в кубок,
Наливай ты мне, Диндим, да почаще:
Никуда не гожусь я трезвый! Выпью —
И пятнадцать сидит во мне поэтов.
Поцелуев Катулловых ты дай мне,
Воробья ты Катуллова получишь.
Мужу-болвану теперь, конечно, не скажешь ты, Павла,
Коль на свиданье к дружку ты соберешься пойти:
«Цезарь явиться велел поутру на Альбскую виллу,
Цезарь в Цирцеи зовет». С этой уловкой простись.
Похоть, однако, и зуд старый мешают тому.
Бедная, как тебе быть? Сочинить, что подруга хворает?
Сопровождать госпожу сам поплетется супруг;
К брату с тобой он пойдет, и к отцу, и к матери в гости.
На истерию иной развратнице можно б сослаться
И говорить, что нужна ей Синуэссы вода;
Ты ж, на свиданья идя, поступаешь гораздо умнее,
Предпочитая сказать правду супругу в глаза.
Что выдыхает бальзам, сочась с иноземных деревьев,
То, чем кривою струей вылитый дышит шафран,
Дух, что от яблок идет, дозревающий в ящике зимнем,
И от роскошных полей, вешней покрытых листвой;
От янтаря, что согрет теплою девы рукой;
И от амфоры, вдали разбитой, с темным фалерном,
И от садов, где цветы пчел сицилийских полны;
Запах от Косма духов в алебастре, алтарных курений,
Перечисленье к чему? Будет мало. Но все сочетай ты:
Утренний так поцелуй мальчика пахнет у нас.
Как его имя? Скажу, если ради одних поцелуев…
Клятву даешь? Хочешь знать слишком ты много, Сабин!
Римской трагедии честь, Юпитера листьем увенчан,
На Апеллесовой здесь дышит картине Мемор.
Турн свой могучий талант обратил к сочинению сатур.
Что ж не к Мемора стихам? Братьями были они.
Мальчик, ты чаши прими фигурные с теплого Нила
И беззаботной рукой кубки подай нам, что встарь
Стерты губами отцов и кравчим остриженным мыты:
Пусть возвратится столам их стародавняя честь.
Александр Васильевич Сухово-Кобылин , Александр Николаевич Островский , Жан-Батист Мольер , Коллектив авторов , Педро Кальдерон , Пьер-Огюстен Карон де Бомарше
Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Античная литература / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги