Энтузиаст

На рассвете его разбудила отдаленная минометная стрельба и пулеметные очереди. В доме началась паника. Да Рин натянул одеяло на голову. Он спал, когда обоз вернулся на базу, так и не доставив продовольствия (фронт был прорван, и греки, казалось, наступали со всех сторон). Он спал, когда тот же обоз по телефонному приказу из штаба дивизии был снова послан в сторону фронта вместе со всеми свободными людьми, которые должны были подбирать раненых. Он продолжал спать, когда все они вернулись обратно, потому что снежный обвал, загромоздивший единственный проход в горах, не дал им возможности двигаться дальше. И лишь к полудню он проснулся от голода. Встал и, чувствуя себя свежим и бодрым, вышел из дома, где нашел столь хороший приют. На лужайке толпились солдаты, которые собрались в круг и расталкивали друг друга. Да Рин решил, что солдаты толпятся вокруг котла с похлебкой. Однако оказалось, что солдаты окружили трех беглецов. После поражения- всегда находятся солдаты, которые, пустившись наутек в сторону тыла, идут десять, двадцать, тридцать километров, покуда не доберутся до какого-нибудь штаба, до интендантского склада или до заградительного поста, откуда их отправляют обратно на фронт. Страх, гнавший этих беглецов, был настолько велик, что они сумели пробраться через обвал, который остановил, других. Беглецы оказались альпийскими стрелками из батальона Ф. Батальон уничтожен, фронт прорван. Убитых и раненых сотни, тяжело раненные остались у противника. Часть раненых направили в тыл, но обвал преградил им путь, и тогда пришлось идти в обход по горной тропе, которая вела на Томори: только чудо поможет им вынести этот переход.

Так говорили беглецы из горнострелкового батальона Ф. — того самого, в который направлялся стрелок Да Рин.

Слушая рассказ беглецов, он испытывал примерно то же, что испытывают пассажиры, когда до них доходит известие, что самолет, на который они опоздали, попал в катастрофу. Не приди ему в голову заночевать здесь, в этом месте, его жена теперь стала бы вдовой. Вот это везение среди неудач! Но везению нужно помогать, когда оно приходит (а оно приходит редко!), и поэтому, поев, он снова юркнул под одеяло.

Проснулся он от удара чьей-то ноги. — Противный голос спрашивал:

— А ты что здесь делаешь?

Оказалось, что это сержант — верзила с бледным лицом и напомаженными волосами, — который здесь держался, как полковник.

— Голова болит! — ответил Да Рин, прижимая одну руку ко лбу, а другой потирая ушибленное место, надеясь, что верзила не заставит его стать навытяжку. Стоит начальнику приказать тебе стать «смирно», и он может с тобой сделать все, что ему заблагорассудится.

— Ладно, ладно, — сказал сержант, — у меня для тебя есть лекарство. Поторапливайся и приходи ко мне в комнату. Отнесешь письмо в штаб дивизии. Вот увидишь, от горного воздуха головную боль как рукой снимет.

Решение сержанта не было продиктовано бессмысленной жестокостью. У сержанта для этого были свои веские причины. Два часа тому назад из штаба дивизии по телефону передали распоряжение быть готовым к эвакуации и ждать Приказа. Но с тех пор из штаба ни звука, как из могилы. Телефонисты штаба не отвечали на многократные вызовы.

Да Рин не был огорчен полученным приказом. Штаб дивизии всегда расположен поближе к тылу. Похлебка в штабе (а отказать в ней ему никто не откажет) всегда погуще, чем в роте. Вернувшись обратно с ответом, он снова получит свою порцию супа (неважно, если он на этот раз будет пожиже — супа его никто не лишит). И уж конечно, никто ему не запретит еще раз переночевать в этом доме. Так он доживет до завтра. А кто знает, что будет завтра? В армии ловкий человек при переходе на новое место или выполняя задание всегда сумеет пристроиться к какому-нибудь старшине или сержанту. Чем больше у старшины или сержанта подчиненных, тем больше они себя чувствуют начальниками. А тем временем батальон Ф. выберется из беды…

— Нет, я не трус, — уговаривал себя Антонио Да Рин, подымаясь по горной тропе. — Но когда у человека семья, он прежде всего должен думать о семье. Не дай бог жене жить, как мать моя жила! — А мать Да Рина в прошлую войну осталась вдовой. Четверо детишек на руках: трое девчонок постарше, а ему тогда было несколько месяцев. У жены Да Рина двое мальчишек, да старуха мать и младшая сестренка Ида, которая всегда хворает: она скорей в тягость, чем в помощь. Придется, конечно, святому Антонио — своему покровителю — свечу поставить, если жена не понесла после этих дней прощальной гульбы в деревне. Покуда она еще об этом не писала. С тех пор как Да Рин в Албании, он получил от жены два письма. Горе горькое в этих письмах: корова неудачно отелилась, цены на корм для скота с каждым днем растут, снег не выпал когда надо, заморозки не вовремя настали, а старуха что ни слово — то жене наперекор, и вот еще Ида бедняжка — она скорее в тягость, чем в помощь.

VI