Энтузиаст

Да Рин знал, что это были за взрывы. Любой горец, приходилось ли ему работать на шахтах или нет, знает, что такое взрывчатка. Нет, зарево — не молния, грохот — не гром. Взрывчатка это. Взрывают мосты, склады с боеприпасами или бог весть что. Придется это по душе лейтенанту или нет, но фронт летит к черту. Да Рин ощутил неприятную пустоту в желудке. Тут и голод (сушеные финики лишь воспоминание о чем- то приятно пахнущем, но скорее вызывающем желание съесть что-либо посущественней), но не только голод — тут и ощущение того, что вокруг них лютует беда. И еще этот подъем на незнакомую гору, и темень, и холод. Холод здесь собачий. Но сам по себе холод не страшен. В горах досаждает не холод, а ветер. Порывы ветра с гор становились все сильней, ветер хлестал по лицу, покалывал уши, забирался под куртку, под сукно брюк, проникал сквозь белье, добирался до самого тела. Иногда порывы ветра становились столь сильными,/что приходилось нагибаться и пережидать, пока истощится его ярость. Что за изверг этот генерал, загнавший штаб дивизии на самую вершину горы! Ему-то чего удобней, ночью спит себе на койке, днем посиживает у камина, рисует значки на карте, пишет приказы. А каково тем, кто послан в дозор, каково таким, как Да Рин, которым нужно доставлять сюда письма, пробираясь сквозь ад кромешный? Будь проклята война, будь прокляты все генералы на свете! Чем позже они с офицером доберутся до штаба, тем меньше надежд, что хоть ложку супу получишь.

Вам приходилось когда-нибудь видеть котел, в котором оставляют суп специально для тех, кто прибудет ночью? При одной лишь мысли о пустом котле у Да Рина сразу живот подвело. В такую ночь хорошо поесть того супа, что жена готовит. Но вот недотрога она, характер больно холодный, очень уж рассудительная: все думает о коровах, о поле, о детях. Даже в постели не может оторваться от забот, с мужем побаловаться. В постели он не прочь был бы иметь другую женщину, погорячей да поласковей. Зато во всем, что касалось кухни, ее не перешибешь. Она, бывало, бросит работу в поле, два часа тратит на дорогу до дому и обратно, только бы заправить суп и поставить его в печь. Придут они с поля — а по всему дому разносится вкусный запах фасоли, капусты, картошки, отваренных в бульоне. Была жена еще и тем хороша, что слова никогда не скажет насчет выпивки. А ведь как раз из-за этого многие женщины мужьям жить не дают, не хотят понять, что мужчине, особенно в крестьянском деле, если человек проработал в поле от зари до зари, вино нужно не меньше хлеба. Его жена это понимала. Когда декабрьским или январским вечером, продрогнув до костей, он возвращался с гор, где рубил лес, на столе его ждала большая кастрюля кипящего вина, кружки на три-четыре, чудесного густого вина с разными специями, темного-претемного. Выпьешь — и сразу под одеяло, и тело становится жарче печки. Вот эго я понимаю: как только придем в штаб, нужно попросить, чтобы там вскипятили котелок с вином. В штабах вина хоть залейся. Только бы там повар оказался сговорчивым. А если там повар какой-нибудь олух, так он, Да Рин, доберется и до генерала:

— Господин генерал, я тот стрелок, что доставил вам письмо. Если вы, господин генерал, не явите милость, не прикажете подать мне горячего вина, то я, господин генерал… Нет, речи он говорить не мастак. Ну, а если с поваром не столкуешься, в запасе есть еще коньяк лейтенанта.

— Господин лейтенант, — позвал он, но ветер отнес его голос в сторону. — Господин лейтенант! — Андреис повернул голову. Теперь он дышал чуть прерывисто. — Господин лейтенант, может, хлебнем немного коньяку?

— Когда закончится подъем, — ответил лейтенант.

— А не то замерзнем!

— Будь это вино, я бы дал. А коньяк нельзя, коньяк ударяет в ноги.

Не скажешь, чтоб лейтенант совсем уж был неправ. На пустой желудок все эти заграничные напитки могут сыграть с тобой скверную шутку.

— Давайте, — сказал Да Рин, блеснув зубами редчайшей белизны, — только по глотку.

— Сказал тебе, когда кончится подъем, — повторил лейтенант, отвернувшись, и зашагал дальше.

«Да, видать, решительный человек», — подумал опять Да Рин. Он шел след в след за лейтенантом, не отставал от него ни на шаг, шел, куда его вели. Он был полон доверия к офицеру.

X