Энигмастер Мария Тимофеева

– Надо, – увещевающе говорит Мистер Паркер. – Калории. Для поддержания сил.

– Могу я покапризничать? – спрашивает Маша в пространство.

– Это ваше право, мэм. Но завтрака оно не отменяет.

По крайней мере, у металлокерамического надзирателя в голосе по определению отсутствует медицинская патока.

Как и обещано, Маша капризничает, тоже безо всякого удовольствия.

– Вам не кажется, друг мой, что я прибавила пару лишних килограммов? – спрашивает она жеманно.

– Они вам и прежде не повредили бы, – умело парирует Мистер Паркер.

– Вы умеете шить, сударь?

– Никогда прежде не пробовал. Полагаю, это ненамного сложнее, чем ремонтировать контур жизнеобеспечения. – Деликатная пауза. – Позволено мне будет уточнить, мэм, для каких целей может понадобиться упомянутый навык?

– Однажды я перестану влезать во все наряды. И тогда кто-то должен будет сшивать две майки в одну. И как-то выходить из положения с прочими предметами гардероба.

– Уверен, в этом не возникнет необходимости. Для того, чтобы ситуация с гардеробом стала критической, вам следует увеличить свой вес приблизительно на пятнадцать процентов. Ваша конституция, а также состояние вашего обмена веществ делают перспективу негативного развития событий чрезвычайно отдаленной.

– Как мило, – говорит Маша с наигранным облегчением. – Я умру прежде, чем растолстею.

– К тому же, – продолжает Мистер Паркер, игнорируя мрачные инсинуации, – нет никаких препятствий к обновлению вашей коллекции туалетов. Стоит лишь высказать пожелания…

– …и меня завалят разнообразным тряпьем. С ближайшей почтой. Лишь бы я не куксилась.

Эта мысль неожиданно овладевает Машей. Закончить свои дни в люксовом наряде с последнего сезонного дефиле было бы по меньшей мере красиво. «Возможно, я так и поступлю, – думает Маша. – Когда окончательно ошизею от тоски и безысходности».

Она вдруг понимает, что всю жизнь мечтала одеться во что-нибудь безумное, эксцентричное и пройтись по центральной улице большого города, и чтобы всякий, кто попался бы на пути, непременно оглянулся и застыл, распахнувши рот.

И что этого никогда уже не случится.

Она упустила такую возможность. А с нею – миллионы других возможностей, которые ей и в голову не приходили. А если и приходили, то отодвинуты были на очень далекое потом. Как выясняется – навсегда.

И лучше об этом не думать, потому что это кратчайший путь к безумию.

– Не хочу я вашего творога, – выдает Маша напоследок довольно кислый курбет.

Мистер Паркер не удивлен. Более того, он подготовлен. Четким неспешным шагом он приближается к столу и точным движением выдавливает на творожную кучку наперед заготовленный тюбик апельсинового джема.

– Так нечестно! – вопит Маша.

– Да, я бесчестен, – с гордостью возглашает Мистер Паркер. – Ради вашего белково-углеводного благополучия, юная леди, нет такого преступления, на которое я не рискнул бы пойти, хотя бы под страхом виселицы.

– Не ёрничайте, – говорит Маша с напускной строгостью, облизывая ложечку. – Смеяться над классиками могут лишь другие классики.

Настроение, однако же, меняется к лучшему. Допивая кофе с молоком, Маша размышляет о сложности и непредсказуемости человеческой природы. Например, ей должно быть грустно в рассуждении неминуемого конца, а вместо этого ни капельки не грустно. То есть, вот ни на столечко. И все капризы, злобные нападки на милягу Инквизитора, препирательства с Мистером Паркером вызваны отнюдь не перспективами, которые не столько туманны, сколько беспросветно темны. А лишь неприятным ощущением, что впервые за всю свою жизнь Маша оказалась совершенно и бескомпромиссно одна. В глубокой, практически идеальной изоляции от всего, что ей мило и дорого. От дома, от семьи и друзей. И от работы.

Впрочем, работать ей никто не запрещал. Просто… просто неохота.

Конечно, в любой момент она может пригласить на связь кого только пожелает. Хотя бы даже Президента Академии Человека. Не говоря уж о друзьях и родных.

Вот только родные, по непререкаемому распоряжению самой Маши, должны узнать о ее положении в последнюю очередь. Когда печальный исход станет неизбежен и скор. Не раньше.

Маше приходит в голову еще одна приятная мысль.

Она может связаться с Гариным. Поговорить, увидеться. И предлог для этого самый что ни на есть благовидный.

Может. Но не станет. Есть поступки, которые она никогда не совершит.

Это даже не одна из упущенных возможностей, вроде уличного дефиле в умопомрачительном прикиде. Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. Антон Павлович Чехов.

Потому что Эварист Гарин, Великий и Ужасный, есть существо высшего порядка, для персон простого звания положительно недосягаемое. Хотя и само о том, возможно, не подозревает.

Вздохнув, Маша приступает к наведению порядка.

– Не стоит беспокойств, мэм, – мягко вмешивается Мистер Паркер. – Я тоже хотел бы оставаться полезным членом нашего маленького социума.

– Угумс, – соглашается Маша. Возиться с посудой не её конек. – Есть какие-то незавершенные дела на это утро?