Enigma (СИ)

Конечно, если он до сих пор захочет меня с кем-то знакомить после того, как я выложу ему правду.

Несколько долгих и мучительных минут провожу в регистратуре клиники, то и дело вздрагивая от диких звуков, доносящихся с других этажей здания. Врачи из Низшей касты являются докторами самых низких категорий, и являются приверженцами неактуальной в наше время медицины. Они не представляют никакой ценности для Элитов, в чьих кругах данная отрасль находится на совершенно другом уровне. Как я уже и говорила, Высшие касты могут излечить почти любую болезнь, не связанную с разрушением мозга и сердцем, а скорее и вовсе – не допустить ее. Возможно… если бы Руфус успел отправить мою маму в достойную клинику, все было бы иначе, и мне бы не пришлось каждый раз терпеть эту боль, когда смотрю в глаза мамы, и понимаю, что она совершенно не узнает меня, не помнит… я бы так хотела вновь заглянуть в ее живые, искрящиеся светом глаза, а не в эти пустые, полупрозрачные стекляшки в которые они превратились. Ее зрение падает с каждым днем, и я понимаю, что ее нахождение здесь – практически бессмысленно.

Я бы могла рассказать Джеку все. С самого начала. С момента моего рождения, все, что помню. И… если бы он только все понял. Принял бы мое прошлое и происхождение, пообещал бы защищать от призраков того страшного времени и оберегать от ночных кошмаров…

– Мисс Сторм, рад Вас видеть, – мистер Картер, доктор моей мамы, встречает меня вежливой улыбкой и ободряющим кивком. – Я буду ждать Вас у себя после того, как Вы пообщаетесь с Эвой. Она недавно приняла лекарства, все должно пройти гладко.

– Спасибо, мистер Картер, – мужчина провожает меня до дверей маминой комнаты, и уже через секунду я аккуратно приоткрываю дверь, за которой находится другая реальность… клетка забвения и безумия самого близкого мне человека. Резкий аромат медицинских лекарств, успокаивающих отваров, и тяжелый запах пыли, остывшей каши… и чего-то еще. Такого знакомого, что тело мгновенно реагирует обручем из мурашек в районе затылка и шеи. Сердце пропускает удар, когда я делаю глубокий вдох, и пытаюсь уловить и распознать этот приятный запах среди других, но ничего не выходит.

Мое внимание слишком быстро переключается на Эву, развалившуюся в кресле-качалке у окна. Мама буквально утопает в белом махровом халате, скрестив руки под грудью.

– Мам, – тихо зову я, ощущая, как сердце в груди сжимается, превращаясь в крохотный, пульсирующий агонизирующей болью, камень. Она не слышит. Безжизненный взор матери устремлен в одну точку, и ни один мускул не дрогнул на ее лице, когда я вошла, будто она не замечает моего присутствия.

Ну что мне сделать? Как ей помочь? – эти два вопроса рвут мою душу в клочья, из раза в раз, из года в год.

Нет на свете чувства хуже, чем ощущение собственного бессилия и беспомощности.

Не верится, что еще шесть лет назад она умела улыбаться, смеяться и верила в лучшее… болезнь слишком быстро сломила ее разум. Мгновение, и моей мамы, с которой мы прошли огонь и воду, перенесли ужасную потерю, и начали жить заново, больше нет. Но самое страшное, что я ничем не могу ей помочь, но никогда не сдамся, надеясь на то, что когда-нибудь жизнь повернется так, что она сможет вернуться ко мне.

– Эва, – повторяю я, замечая, как мамины плечи приподнимаются. Значит, сегодня она все-таки находится в сознании, а не прибывает в глубоком и безмолвном трансе, что уже очень хорошо.

– Уйди… – шепчут ее пересохшие губы, когда я встаю напротив нее. От этого короткого слова немеют кончики пальцев рук и ног, и я пытаюсь понять, ко мне она обращается или представляет на моем месте очередного представителя из ее грез и мании преследования.

– Уйди… Уйди, – раскачиваясь, вторит она, вздрагивая всем телом. Безмолвно вытираю ручейки слез, обжигающих щеки, глядя на то, во что превратилась мамочка. Глубокие тени под глазами, некогда молодое, свежее и красивое лицо исполосовано морщинами, будто шрамами… оставшимися от кровоточащих душевных ран.

Моя мать была такой красавицей.

А теперь… от былой красоты остался лишь пепел, пустой сосуд, практический лишенный разума. Смотреть на это страшно и больно. Но я никогда ее не брошу…

– Я сказала, что не хочу тебя видеть, Роджер, – вдруг произносит она, продолжая смотреть куда-то вдаль – на черный дым, выходящий из высоких труб завода, расположенного в Квинсе. – Ты солгал мне. Все это время ты лгал мне, – вскрикивает Эва, сжав кулаки на подлокотниках кресла-качалки. Мама не первый раз разговаривает с каким-то незнакомым мне Роджером, который, скорее всего, является плодом ее воображения.

– Ма… я не причиню тебе вреда, Эва. Все хорошо, – опускаясь на стул, рядом с креслом, уверяю ее я, но сама не верю в произнесенные мной слова. Бессилие и отчаянье собирается в колкий ком, вставший поперек горла, лишающий сил и дыхания.