Эмма

Фрэнк молчал. Эмма знала, что он на нее смотрит и, возможно, размышляет над ее словами, пытаясь понять их смысл. Она услышала, как он вздохнул. И причина вздыхать у него, естественно, имелась. Он должен понимать, что она его не поощряет. Прошло несколько неловких мгновений, затем он снова сел и уже более решительно произнес:

– Мне хотелось оставшееся время посвятить Хартфилду. Хартфилд занял особое место в моем сердце…

Он снова замолчал, встал со стула и смутился, казалось, еще больше. Эмма и не подозревала, что он так сильно в нее влюблен, и кто знает, чем бы все это закончилось, если бы в это мгновение не явился его отец. Вскоре к ним вышел и мистер Вудхаус, и молодой человек был вынужден взять себя в руки.

Впрочем, всего через несколько минут этой пытке пришел конец. Мистер Уэстон, столь же не способный откладывать всякое неизбежное зло, сколь и предвидеть всякое возможное, предпочитал с делами не мешкать. Он сказал: «Пора!» – и молодому человеку оставалось лишь со вздохом согласиться.

– Я стану получать обо всех вас известия, – сказал он, – вот мое главное утешение. Буду знать обо всем, что у вас происходит. Я попросил миссис Уэстон писать мне, и она любезно согласилась. О, как чудесно вести переписку с дамой, когда хочешь все знать! С ее письмами я почувствую себя так, будто и не уезжал из Хайбери.

Дружеское рукопожатие, горячее «до свидания» – и двери за Фрэнком Черчиллем захлопнулись. Их встреча была короткой, а прощание еще короче. Эмма так сожалела о его отъезде и предвидела в нем такую потерю для их маленького общества, что даже забеспокоилась, не слишком ли ее это затронуло и не слишком ли она волнуется.

Перемена была горькой. Они виделись почти каждый день с тех пор, как он приехал. Разумеется, его визит в Рэндаллс очень ее взбодрил – словами и не передать! Мысли о нем, ежедневное предвкушение встречи, постоянное внимание, его веселый нрав, его манеры! Да, чудесные были эти две недели, и какой же безотрадной теперь должна была показаться обыденная жизнь Хартфилда. И в довершение всего он почти признался ей в любви. Насколько сильны его чувства, насколько постоянны – это другой вопрос, но Эмма не сомневалась, что сейчас он ею решительно очарован и определенно отдает ей предпочтение. Эта убежденность, с учетом всего прочего, вызвала в ней осознание, что и она, должно быть, хотя бы чуточку, но все же в него влюблена, несмотря на свое прежнее нежелание.

– Да, наверняка, – говорила она самой себе. – Эта апатия, эта усталость, вялость, безразличие к любому делу, это чувство, будто все померкло, все стало скучным! Да, видимо, я влюбилась, и странно было бы не влюбиться… хотя бы на пару недель. Ну! Что горе для одних, счастье – для других. Многие, как и я, расстроятся, если не из-за Фрэнка Черчилля, то из-за бала, зато мистер Найтли будет счастлив. Теперь он, если уж так хочет, может своему Уильяму Ларкинсу хоть весь вечер посвятить.

Однако мистер Найтли ликовать от счастья не стал. Конечно, он не пытался сделать вид, будто его эта новость расстроила, да и бодрый взгляд его говорил об обратном, но он искренне выразил сожаление о разочаровании, которое пришлось испытать другим, и с особенной теплотой добавил:

– Не повезло вам, Эмма. У вас так редко бывает возможность потанцевать, ужасно не повезло!

Расстроилась ли Джейн Фэрфакс из-за такой горькой перемены, она судить не могла – несколько дней они не виделись, а при встрече Джейн поразила Эмму своей отвратительной сдержанностью. Впрочем, ей все эти дни сильно нездоровилось, а тетка ее сообщила, что, пожалуй, даже если бы бал состоялся, то Джейн с такими головными болями все равно не смогла бы на него прийти. Эмма великодушно объяснила это непристойное равнодушие усталостью из-за недуга.

Глава XIII