Эмма

По иным причинам не хотел мистер Найтли накрывать стол на улице. Он надеялся убедить приехать к нему в гости не только Эмму, но и мистера Вудхауса. Он знал, что трапеза на улице невероятно бы гостя расстроила. Нельзя под благовидным предлогом утренней прогулки и пары часов в гостях заманивать его на такие мучения.

Приглашение было сделано с чистой совестью. Никакие ужасы доверчивого мистера Вудхауса не подстерегали, и тот согласился.

– Я уже два года не навещал Донуэлл, – говорил он. – Каким-нибудь ясным утром мы с Эммой и Харриет с удовольствием приедем. Я спокойно посижу с миссис Уэстон, а наши милые девочки погуляют по саду. Наверное, в полдень там уже совсем сухо. Мне бы очень хотелось снова посмотреть на старинный дом, и я с радостью встречусь с мистером и миссис Элтон и другими нашими соседями… Почему бы нам с Эммой и Харриет и впрямь не навестить вас, если утро будет ясное? Как славно, что вы нас пригласили! И как хорошо и разумно придумали пригласить всех без званого обеда. Не люблю я их.

Мистеру Найтли повезло: все приглашения были приняты. Причем каждый согласился прийти с такой готовностью, будто, подобно миссис Элтон, счел, что затея призвана угодить именно ему. Эмма и Харриет заявили, что с нетерпением предвкушают удовольствие от приема, а мистер Уэстон в знак согласия и благодарности даже пообещал написать с приглашениями Фрэнку, хотя его об этом и не просили. Мистеру Найтли оставалось только сказать, что он будет рад его видеть, и мистер Уэстон тут же принялся за письмо, не жалея никаких доводов, чтобы уговорить сына приехать.

Между тем хромая лошадь так быстро поправилась, что снова начались радостные разговоры про поездку на Бокс-Хилл, и в конце концов было решено посетить Донуэлл в один день, а Бокс-Хилл – на следующий, к тому же погода стояла самая благоприятная.

Под ярким полуденным солнцем, почти что в самый разгар лета, в экипаже с одним открытым окошком мистера Вудхауса благополучно доставили на донуэллский прием на свежем воздухе. Затем его проводили в одну из удобнейших комнат с горячим камином, который специально для него начали топить с самого утра. Тут он, весьма довольный, и расположился, готовый с удовольствием обсудить все новости и посоветовать каждому посидеть с ним и не перегреваться на солнце. Миссис Уэстон, которая, казалось, и пришла в Донуэлл пешком, чтобы уставшей сидеть с мистером Вудхаусом, осталась в доме, слушать его и сочувствовать, а остальные были настоятельно приглашены на свежий воздух.

Эмма так давно не была в Донуэлле, что, едва убедившись, как ее батюшка устроен со всеми удобствами, тут же радостно поспешила оглядеться вокруг. Ей хотелось поскорее освежить в памяти дом и парк, представляющие такой интерес для нее и всей ее семьи.

С настоящей гордостью и самодовольством, справедливыми при том родстве, в котором она состояла с нынешним и будущим владельцами имения, осматривала Эмма большой красивый дом, оценивая его удобное, выгодное и отличительное расположение в закрытой со всех сторон низине: роскошные сады простирались к лугам, омываемым рекой – которую, впрочем, из окон дома было видно плохо, ведь в старину строили, не задумываясь о видах, – а густые деревья стояли вдоль дорожек и аллей, не вырубленные ни в угоду моде, ни по прихоти хозяина. Дом был больше хартфилдского и совсем на него не походил: просторный и несимметричный, он занимал большую часть земли и мог похвастать множеством удобных и даже парой очень красивых комнат. Таким ему и надлежало быть, и таким он и был. Эмма почувствовала, как в ней растет уважение к родовому гнезду столь истинно благородного, чистокровного, просвещенного семейства. Конечно, у Джона Найтли имелись некоторые недостатки в характере, однако Изабелла сделала безупречный выбор. Она связала их с семьей, с фамилией, с имением, за которые краснеть не приходится. Таким приятным размышлениям предавалась Эмма, прогуливаясь по саду, пока ей не пришлось присоединиться к остальным гостям возле клубничных грядок. Все приглашенные были в сборе, кроме Фрэнка Черчилля, которого ожидали из Ричмонда с минуты на минуту. Счастливая миссис Элтон, наряженная в ту самую широкополую шляпу и вооруженная корзинкой, с готовностью взяла на себя бразды правления их обществом: собирая клубнику, поедая клубнику и разговаривая о клубнике – только о ней теперь могли быть все мысли и речи. Беспрестанно доносилось: