Елизавета I

За столом заседаний Совета исчезли последние следы согласия. Приказы Марии еще кое-как исполнялись, но во всем остальном повседневная работа по управлению государством была забыта за внутренними распрями. Пэджет со своими сторонниками вооружался, вынашивая, по сведениям Ренара, планы удаления своего злейшего врага — лорд-канцлера. Гардинер, со своей стороны, не упускал случая поговорить об измене и уговаривал королеву отправить Пэджета и остальных в Тауэр; по слухам, одновременно он тоже активно вооружался, превратив один из своих замков в настоящую крепость. Каждый день в столицу приезжали все новые группы вооруженных людей — они становились на постой и расхаживали по улицам, словно ожидая сигнала к вооруженному выступлению. Ясно было только одно — это не солдаты королевы, и ей оставалось лишь мучительно гадать, на чьей же они стороне и какие последствия может вызвать их появление.

В середине мая нашелся наконец человек, занявшийся устройством дел Елизаветы. Это был сэр Генри Бедингфилд, комендант Тауэра, один из высших чинов в армии, капитан королевской гвардии и ко всему прочему член Тайного совета. Верный слуга трона, человек совершенно бесстрастный и даже несколько флегматичный, Бедингфилд был честным солдатом и образцовым католиком традиционного склада. Мария сделала для него немало — помимо чинов, ему была дарована часть земель, конфискованных при аресте у Уайатта. Естественно, Бедингфилд чувствовал себя обязанным королеве, и тем не менее, когда Гардинер явился к нему с предложением взять на себя тяжелую ответственность за судьбу наследницы трона, он поначалу в ужасе отшатнулся. Гардинеру пришлось призвать на помощь все свое незаурядное красноречие (изъясняясь с немалым трудом, Бедингфилд испытывал благоговейный ужас перед теми, кто умел хорошо говорить), дабы победить его сомнения. В общем, как впоследствии писал Бедингфилд, «умело сочетая ссылки на королевский приказ и собственную искреннюю заинтересованность в исходе дела», Гардинер взял верх, и 19 мая, почти через два месяца после заключения в Тауэр, Елизавета в сопровождении сотни стражников в голубых мундирах во главе с комендантом оставила это мрачное место.

Обращаясь с принцессой с величайшим почтением, Бедингфилд в то же время шагу не давал ей ступить без присмотра с того самого момента, как они отплыли в Виндзор, где предстояло сделать первую остановку. Этот путь был избран, дабы не привлекать излишнего внимания толпы, однако же, едва судно отчалило, как тишину нарушил звук оглушительного взрыва и на улицы высыпали тысячи горожан посмотреть, что случилось. То были оружейники арсенала, избравшие простейший способ выразить свою приверженность Елизавете. В результате тайный отъезд принцессы превратился в шумное зрелище.

К отчаянию Бедингфилда, с удалением от столицы праздничная атмосфера только усиливалась. Елизавета передвигалась в открытых носилках, и стоило процессии достичь сельской местности, как к дороге, окаймленной ажурными деревьями в цвету и источающими сладкий аромат кустами роз, начали стекаться толпы крестьян — они прерывали работу, чтобы приветствовать свою любимицу. Правда, лишь самые отчаянные, бросая открытый вызов Бедингфилду и его людям, восклицали: «Боже, храни королеву!», но почти в каждой деревне звонари вовсю раскачивали колокола, и на зов этот откликались сотни людей, забрасывавших принцессу цветами и всяческими сладостями. В Рикоте, где гостеприимство Елизавете и ее спутникам оказывал лорд Уильям Темский, встреча была устроена такая, что подобает скорее царствующему монарху, нежели лицу, подозреваемому в участии в заговоре и направляющемуся в ссылку. Бедингфилд хмурил брови, но не вмешивался — не его это дело, пусть королевские советники устанавливают правила, а они, судя по всему, таких встреч не предвидели. Что ж, он обо всем происходящем доложит, но не более того.

В конце концов процессия достигла места назначения — обветшавшего, с перекошенными окнами и крошащимися каменными стенами средневекового замка в Вудстоке, который рос словно из русла пересохшей реки.

Это было историческое место — охотничий дом норманнских королей, где развивалось действие знаменитого любовного романа. Генрих II содержал здесь свою возлюбленную Розамунду Клиффорд, и руины Розамундовой башни — «странные на вид, могучие стены, бойницы, аккуратно выложенный из камня колодец» — все еще напоминали о былом. Во времена Елизаветы Вудсток сделался не просто стариной, но стариной унылой и отталкивающей. «Это нездоровое место, — писал столетие спустя Роберт Сесил, — дом стоит прямо на болоте. Да и смотреть тут не на что, разве что на коров да свиней». Историческая слава, величественное эхо прошлого, способное вызвать к жизни две-три строки в духе героической поэзии времен Вергилия, вряд ли могли компенсировать царящую повсюду разруху — грязь, болотные травы, миазмы.

При виде этой развалюхи Бедингфилд, должно быть, внутренне содрогнулся. Стало быть, это здесь ему придется обустраивать жизнь своей царственной узницы?