Елизавета I

Уже в самые первые дни жизни в Вудстоке случилось весьма неприятное событие. Внизу, прямо под комнатой, в которой жила Елизавета, вспыхнул пожар, и, хотя грумы почти сразу же погасили его и никакого ущерба причинено не было, Бедингфилд не на шутку взволновался. А ну как сквозь сомкнутые ряды охраны проник поджигатель? Именно такую мысль высказал «бдительный рыцарь из Оксфордшира», и Бедингфилд решил всерьез отнестись к этому предупреждению.

В этом был резон, потому что ведь невозможно полностью оградить принцессу от соприкосновения с внешним миром, да и посетителям нельзя до конца доверять. Пришел вот, скажем, бывший слуга Елизаветы с подарком — только что выловленной в пруду соседнего поместья рыбиной. Затем еще раз — теперь с фазанами. Оба раза он надолго задерживался, разговаривая с другими слугами, так что Бедингфилду пришлось послать за ним, устроить допрос с пристрастием — чем это он тут занят — и строго-настрого приказать не присылать больше никаких подарков да и самому на глаза не попадаться.

Или другой случай — посерьезнее. Джон Фортескью, зять казначея Елизаветы Томаса Перри, ученый из Оксфорда, время от времени присылал принцессе книги и письма. Бдительный Бедингфилд ни разу не вручил их адресату — ведь книги и письма идеально подходят для передачи какого-нибудь шифрованного послания, тем более что в них содержатся подозрительные фразы, которые, «как нам кажется, имеют тайный смысл». Так Бедингфилд докладывал Совету, и когда этот доклад дошел до Марии, она была немало заинтригована. Королева велела Бедингфилду призвать Фортескью в Вудсток и вызнать у него, что все это значит. Тот повиновался, однако же этот наглец из Оксфорда наговорил столько, что у бедняги коменданта просто голова кругом пошла. Он старался изо всех сил, и вот результат: «этот Фортескью употребляет слишком много латинских слов, которые не под силу бедному Норфолку». В конце концов он отпустил этого сомнительного типа со строгим наказом воздержаться от дальнейшей переписки, смысл же таинственных фраз остался нераскрытым.

Уже то обстоятельство, что Фортескью находится в свойстве с Перри, превращало его в глазах Бедингфилда в личность весьма подозрительную, ибо с казначеем и без того возникало немало проблем. Он не оплачивал Бедингфилду его расходы, он водил дружбу с такими изменниками, как Франсис Верней, бывший слуга Елизаветы и прирожденный заговорщик, наконец, неподобающим образом вел себя в «Бычьем роге», местной таверне, где нашел себе жилье. «Все, что мне удалось узнать об этом человеке, — скрупулезно докладывал Бедингфилд в Лондон, — заставляет относиться к нему с подозрением».

За всей этой суетой о книгах как-то вообще забыли. Елизавета маялась без чтения, ей просто нечем было себя занять. А ведь она так нуждалась в умственной пище, особенно в классической литературе, вкус к чтению которой был привит ей еще в детстве. Часы и дни, ничем не заполненные, тянулись нудно и бесконечно. Через какое-то время Мария, которой в годы царствования отца только и удавалось скрасить одиночество и горькую тоску чтением классиков, смилостивилась и предоставила Елизавете такую возможность. Книги, присылаемые со стороны, наказывала королева, следует просматривать с величайшим тщанием, но коли сама принцесса попросит Бедингфилда «достать хорошую и праведную книгу, которая позволит ей хоть чем-то занять себя», желание ее следует удовлетворить. По-видимому, книги, впоследствии присланные Перри: псалмы и другая «духовная литература», De Officiis — рассуждения Цицерона о долге, — этим условиям не отвечали, во всяком случае, до Елизаветы они так и не дошли.

Лето выдалось сырым и туманным, «таких дождей здесь давно не было». Потоки воды превратили поля и фруктовые сады в зловонную жижу, и Елизавета целые дни проводила в доме. К тому же у нее начало опухать лицо. Разнообразные хвори донимали и ее людей. У главного камердинера Корнуоллиса «загноилась нога», что фактически не позволяло ему выполнять свои обязанности. Начали искать замену, но подходящего кандидата все не находилось. У одного состояние было еще хуже, чем у Корнуоллиса, другой — глухой (не говоря уж о том, что, как конфиденциально поведала Бедингфилду сама Елизавета, он «поражен недугом, который я не осмеливаюсь назвать вслух»), третий уже был на службе у какой-то важной особы при королевском дворе. Словом, что бы там у него ни было с ногами, Корнуоллиса пришлось оставить.