Мерзкое, чавкающее хлюпание разрываемой плоти. Сухой хруст ломающейся кости.
Боль огненным шаром промчалась от конечности к спине — и по позвоночнику ворвалась в мозг, застилая зрение. Я направил её Нани и сосредоточился на более важных вещах. То есть запер кровь в ране, не давая себе ослабеть от кровопотери, и отпрыгнул от ангела. Её же моя тушка перестала заботить.
Ольга вернулась к постаменту и швырнула на него кисть. Тёмная, почти чёрная кровь вампира смешалась с моей алой — и из алтаря вверх ударил поток невообразимой силы. Хранилище тряхнуло, и я чудом устоял на ногах. Ругательства и стоны позади свидетельствовали о том, что так повезло не всем.
А потом из ниоткуда над постаментом проступил старый, потёртый кусок ткани. Как и всякая великая вещь, он не нуждался в эффектном виде, чтобы заявить о себе. За него это делали вихри силы, что проминали реальность сокровищницы.
Кое-где на тряпке виднелись буроватые, выцветшие пятна. Кровь Иешуа. Кровь бога.
Символ и доказательство его смерти.
Ольга коснулась реликвии. Кровь слилась с мыслью, и безумный поток энергии, который бесчинствовал в сокровищнице до этого, вдруг показался мне тонким ручейком, засыхающим под полуденным солнцем.
Потому что перед такой силой не выстоял бы никто.
Проклятые земляне! Как посмели они так запустить свою планету?! Как допустили появление столь могущественного бога?!
— Наконец я верну тебя, Отец, — пробормотала Ольга, но я слышал её так же отчётливо, как если бы стоял рядом. Потоки силы деформировали пространство, превращали его в тягучую патоку.
— Вернёшь? Он мёртв! И люди не позволят вернуть его. Он навсегда погиб для них, — прохрипел я.
С обрубка кисти сорвалась капля крови. Воздушная затычка была не идеальна.
Ангел обернулся ко мне. Его сияние стало почти нестерпимым. Духовная суть его прорвалась в материальный мир, и теперь даже люди могли наблюдать истинный облик многоглазого чудовища. Бугаи, по всей видимости, промытые до полного отказа мозгов, радостно завопили. Николай же, бледный и трясущийся, упал на колени, закрыв лицо руками.
— Отец мёртв для этих людей. Я оберну время вспять и исправлю ошибку, которую нельзя было допустить. В этом моё предназначение.
— Даже если ты убьёшь всех на Земле, ты не откатишь время на две тысячи лет!
— Откатить? Нет, неправильный эльф, я не планирую отката. Для него не хватит всех душ смертных. Я уничтожу человечество, чтобы переместить планету, и единство пространственно-временной ткани само сделает всю работу. Я долго подбирала, — в голос ангела закралась мечтательна задумчивость, — так долго подбирала подходящую систему. Систему, в которой всё будет иначе. В которой Земля не будет одинока. Представь себе — я нашла звезду, которая почти не отличается от солнца. Земля не будет единственной планетой, нет — станет третьей. И всё будет иначе — всё, кроме существования Отца. Я исправлю ошибку. Я! Я! Я! — вдруг завопила Ольга, — Они изгнали меня! Трусливое стадо! Они выбрали путь по течению, беспомощные, жалкие мысли! Но я, я — истинная мечта Отца! Я была избрана Им, чтобы нести Его волю!
Какая нелепость!
Кто может быть опаснее отвергнутой женщины?
Отвергнутая мысль.
Та самая послеполуденная дрёма, ленивое «а что, если», мимолётная фантазия — они воплотились в этом ангеле, в дикое, животное желание уничтожить всё и вся, чтобы угодить Иешуа.
Потому-то нельзя допускать появления могущественных богов. Даже их мысли обретают возможность уничтожить весь мир.
Я почувствовал, как содрогнулись столпы мироздания, когда Ольга обхватила и направила поток энергии вовне. Что-то происходило там, за пределами хранилища — нечто чудовищное и невообразимо прекрасное, ибо в каждом апокалипсисе кроется безупречная завершенность.
Но вообще-то, я не собирался умирать лишь из-за того, что какая-то мысль треклятого божка решила обнулить всё живое на планете. Хорошо ещё, что Ольга не воспользовалась силой артефакта, чтобы разнести нас — скорее всего, она давно забыла о нашем существовании. Её целиком охватила жажда приблизить счастливое хилиазмическое[5] будущее. Или прошлое?
Я слабо представлял, как может работать перемещение во времени путём перемещения в пространстве, но узнавать это на практике желания не было. Вместе с тем следовало здраво оценить собственные возможности.
Я был заперт в смертном теле.
Вокруг бушевала божественная сила.
Я медленно умирал от кровопотери.
В таких условиях
— Эллеферия! — закричал я, преодолевая слабость тела. Перед глазами плыли кровавые мушки. Кожу щипало от концентрированного божественного духа, — Я признаю тебя! Ты — наш путь к перемене! Ты — наше спасение, наша свобода!
Я обернулся к своим спутникам, отмахнулся от недоверчивого изумления на лицах Петра и Виктории. Отчего-то моя тушка вызывала в них чуть ли не столько же подозрительности, сколько творящееся повсюду безумие.