Эльф из Преисподней

Напряжение нарастало, и я сообразил, что мы находимся в центре загадки. Следовательно, я на верном пути.

Так почему же во мне растёт омерзение?

Я развернулся к Петру — и замер. А в следующий миг на французском прозвучало:

— Вы живы?! Какое счастье! Я так давно не видела здесь живых… Верите ли вы в свободу? Верите ли вы в меня?!

Глава 16

За спиной Петра стояла, светясь от счастья, миловидная девушка. В облике её причудливо сочетались утончённые и крупные, выразительные черты.

Широкоскулое лицо, но точёный подбородок. Глаза — искрящиеся, светло-серые, почти прозрачные, обрамлённые пушистыми тёмными ресницами.

Белоснежная кожа лба, на который наползал лихой зелёный беретик, и две безукоризненные черты бровей, что взлетали косо вверх — от переносицы к вискам.

Тонкое летнее платье обтягивало тонкую талию и аккуратный бюст, к которому вёл широкий неглубокий вырез. К груди девушка прижимала оголённые руки с маленькими кулачками.

Внутренности скрутило. От неё исходил знакомый терпкий аромат, что расставил всё на свои места.

Белавин-младший развернулся на звук и теперь таращился на незнакомку. Я вывел его из ступора, ухватив за ладонь и потащив к выходу.

— Я ничего не слышал. Ты ничего не слышал. Идём отсюда.

— Но… но как же?

— Мсье? Вы из России? — и она перешла на русский, звучавший в её исполнении скользко и неуверенно, — Не надо… не убегайте! Я столько лет была одна! Пожалуйста, не оставляйте меня! Я сделаю всё, что вы хотите, прошу, молю вас!

— Не оборачивайся, — прошипел я Петру и едва не наткнулся на девушку, которая в одно мгновение очутилась у нас на пути. Она моляще протянула к нам руки:

— Прошу вас, — прошептали прелестные губки, — не оставляйте меня одну. Мне так плохо тут…

— Да что происход… — начал Пётр и зашипел от боли, когда я наступил ему на ногу.

— Юный рыцарь, не бросайте даму в беде!

Девушка в мгновение ока оказалась у него, сложила молитвенно ладони. Затем, когда Пётр растерянно потряс головой, прибавила:

— Ах, кажется, я знаю, чего вам надо. Вы, мужчины, все одинаковы, однако в награду я готова… готова… — Её лицо залило румянцем, и она, наклонившись, схватила подол платья и подняла его.

Молча мы смотрели на представшее нашим взорам. На точёные голени, изящные колени, на манящие бёдра и — в испуге девчушка перестаралась — на ровную точку пупка, ниже которого междуножье облегали батистовые кружевные трусики.

Секунды длились мучительно долго. Лицо девушки было пунцовым; постепенно краской наливался и Пётр, продолжавший мужественно пялиться на сокровенное.

— Либо отвернитесь, либо перестаньте краснеть! — нарушила затянувшееся молчание незнакомка, — Я вас не понимаю.

— Она точно француженка, — сказал Белавин-младший, наконец отведя взгляд.

Эту битву было не выиграть. Паршивка добилась своего — заставила признать её присутствие. Дальнейшее игнорирование ни к чему не приведёт.

— Узнал фасон?

— Нет, но только француженке пришло бы в голову… — Он помассировал лоб.

Девушка опустила подол и торжествующе улыбнулась. Триумф её омрачался лишь тем, что её щёки продолжали пылать.

— Рада знакомству. Меня зовут Эллеферия.

— Взаимно. Я Пётр Белавин, беспоместный дворянин. А это…

— Родион, простолюдин.

— Человек? — с хитрым прищуром уточнила Эллеферия.

— От пяток до макушки, — развёл руками я.

Конечно, её мой маскарад не обманул. Ведь она…

— А кто вы, Эллеферия, и как оказались тут?

— Она сон мертвеца. Не уделяй ей много внимания. Она от этого становится сильнее, — встрял я, прежде чем девушка вымолвила хоть слово.

— Как грубо! Я — богиня! — гордо выпятила грудь Эллеферия.

— Мёртвая богиня. Воспоминание. Призрак. Воображение самой себя, свой собственный сон. Иначе говоря, бесполезный осколок былого.

— Как грубо! Не так уж сильно мы отличаемся. Вы же, господа, маги? А значит, вы — сон живущих. Все мы — сны. Разве наша схожесть не прекрасна?

— Не чувствую себя чьим-либо сном, — смущённо признался Белавин-младший.

— О, это дело перспективы, — небрежно отмахнулась Эллеферия, — Я ведь тоже, по внутренним ощущениям, жива. Но…

Она вытянула к нему тонкий пальчик, коснулась кожи — подушечка пальца беспрепятственно провалилась внутрь. Пёрт отпрянул.

— Странное чувство, — признался он, и девушка, что не была девушкой — да и попросту не была — хихикнула.

— Ах, как прекрасно поговорить с кем-то… — Её серые глаза вдруг замерли, словно она вспоминала что-то плохое.

— Но если вы богиня…

— Давайте на ты! Вы оба видели меня в тех обстоятельствах, после которых мужчины и женщины отбрасывают условности.

— Если ты богиня, — повторил Пётр, — то почему я о тебе не слышал?

— Не слышал?! — ужаснулась девушка, — Но мне посвящали стихи! Мной жили, мной дышали!

Она встала в позу и продекламировала:

— Тебя пугает света шум,
придворный блеск неприятен;
люблю твой пылкий, правый ум,
и сердцу голос твой понятен.

Пётр нахмурился, напряжённо вспоминая; печально мотнул головой.

— Ничего не приходит на ум.