Эльф из Преисподней. Том 3

Если бы не воля и не магия Лютиэны, которую мне приходилось тащить на себе после каждого заклинания влаги, мы бы не протянули так долго. Диттос убивал посторонних.

Он убивал вообще всех.

Чудовищная усталость угнетала даже меня, а я обычно с лёгкостью переносил тяготы материальной оболочки. По ночам мы сбивались в тесный круг, прижимались друг к другу. Огонь не разводили — на него приходили утомительные гости.

Однажды пресную, выгоревшую синеву неба скрыли тяжёлые тучи. Я заподозрил пылевую бурю: уж больно дико смотрелся бы дождь в лишённом снисхождения мире.

Но это был ливень. Буйный поток пламени, капель огня, которые обрушились песчаные холмы, стали плавить их.

Если бы не паника, которая охватила моих спутников, я бы не сумел защитить нас от смертельного дождя. Выдохлась бы воля. А для экспериментов с силами паразитам не было времени. В итоге я и провалялся несколько часов, стиснув зубы и сдерживая себя от того, чтобы попробовать выпить Дженни. Или Верилию. Или… Нет.

Они были полезны для меня.

Порой вдалеке показывались заманчивые силуэты. Тонкие башни, чья потусторонняя геометрия подчёркивалась рябью воздуха. Или пятно здоровой зелени — высоких деревьев, которые манили теневой прохладой раскидистых крон. Или зиккурат, где, по воспоминаниям из Рима-Порта, поджидал портал на другое измерение. Но приближение развеивало мираж.

Любая надежда на Диттосе усыхала. Съёживалась, превращалась в прах.

Оставался лишь запах пустыни. Сладковато-горький, пыльный, ни с чем не сравнимый. Он намертво въелся в меня, будто я всю жизнь прожил среди песка и камней.

Отчаянные времена требовали отчаянных мер. Осознав, что бродить по пустыне мы можем до тех пор, пока не упадём замертво и наши кости не растащат дикие звери или чуть менее дикие кочевники, я занялся запасным планом. А конкретно — на привале вытащил из брошки упиравшуюся Эллеферию. Она тыкала в меня призрачным пальцем и обмахивалась зелёным беретиком, всеми доступными способами показывая, как ей плохо.

Богиня не потела. На подражание плотским мукам не хватало материальности. Но она порядком вложилась в модель рта — он, с чувственными губами, с изящными контурами, был приоткрыт. Показывал чуть влажный розоватый язычок.

Может, Эллеферия заигрывала. А может, ей было скучно. Я не допытывался.

В другом месте и в другое время я бы, пожалуй, включился в игру. Но сейчас, на Диттосе, она понадобилась мне совсем для другого. Для тех малых божественных возможностей, что она сохраняла, будучи мёртвой.

К сожалению, и в этот раз не получилось совместить её с Тхуан. Я скормил богине немного мощи, скопленной осколком ангела, отчего Эллеферия страдальчески скривилась. Обойти разнонаправленность потоков я не смог.

А затем я собрал эльфийку, пикси и сукккубу, и мы помолились Эллеферии. Все, даже Верилия, хотя она от этого чуть не задохнулась — слова воззвания к богу забирали у неё дыхание.

Перемены. Нам срочно требовались перемены. Какой толк с вечного путешествия по раскалённой плавильне? Когда-нибудь перестанут попадаться маленькие ящерицы, когда-нибудь кочевники научатся обходить смертоносную группу. И на смену пустоте явится голод. А за ним смерть.

Я чувствовал, как неповоротливо меняется реальность, как образуются новые сплетения. Помогал им как мог, хоть и не видел наверняка, куда приведёт законченный узор.

Но любая перемена лучше застойного угасания.

Правки в бытие были так незначительны, что я всерьёз усомнился, был ли от этого хоть какой-то толк. Помимо того, что Эллеферия дико вымоталась и скрылась в своём носителе, даже не попрощавшись. Как всегда с мелкими божками, внезапных изменений можно было не ждать.

Ни я, ни даже повелитель Диттоса, Капаней, не смогли бы с уверенностью утверждать, спас ли нас случай или вмешательство Эллеферии в судьбу маленькой компании. Но в этот день мучение неизвестностью закончилось.

Когда на полуденном горизонте показалась узкая чёрная полоска, разительно отличающаяся от редких серых глыб, или жёлтого песка, или коричневых колючек, я сперва принял её за очередной мираж.

Верилия издала радостный (хоть и хриплый) клич, и я убедился, что перемена мне не мерещится.

— Что это?

— Мортем, — ответила она. Сняла с пояса бурдюк, отнятый у группы напавших на нас камбрионов. Сделала щедрый глоток.

— А точнее?

— Мы на верном пути, — сказала суккуба. Плеснула на тряпки, покрывавшие голову, немного воды.

Я молча глянул на неё.

— Возле Мортема есть оазис, — объяснила она.

Я тоже брызнул воды на волосы. Смочил ладонь, побрызгал на лоб подошедшей Лютиэне. Во взгляде сестры читалось осуждение — не то за неуместную ребячливость, не то за разбазаривание ценного ресурса.

Но лицо она не отвернула.

Ей была приятна мимолётная прохлада. Защиту от жара сегодня она не ставила, так как вчера я едва не грохнулся с ней на плечах в зыбучие пески и воспоминание было ещё свежим. То ещё приключение. При обычных условиях мелочь, которая решается за пару мгновений; а в измерении, где любое усилие превращается в изматывающий надрыв, практически гарантированная смерть.