— Вы собираетесь забраться в лагерь этих… дикарей-кактусоедов? — с плохой скрываемой брезгливостью осведомилась она, — И не просто забраться, но выкрасть у них дневник? Стоит им лишь заподозрить, зачем вы явились, как они придут в неописуемую ярость. И непременно захотят её вынести за пределы лагеря. Там их переедет военная машина эльфов, но нам от этого будет не легче.
— Если отказываешься, оставь ключ и возвращайся в усадьбу. Когда мы закончим, я напишу обстоятельное письмо, где расскажу, как мы преуспели и что выяснили, — предложил я.
— Или ваши скальпы с почестями похоронят на Йоркском кладбище, после того как обнаружат их на телах вождей краснокожих.
— Индейцы не носят скальпы в бою, — поправила Анну Фаниэль, — Как правило, они используются для демонстрирования доблести внутри племени или на дружеских встречах разных племён. Скорее всего, их найдут в вигваме вождя в особом месте, называющемся…
— Неважно, — поморщилась девушка, — Перстень я, само собой, не отдам, равно как и книгу. Она принадлежит роду ван Ранеховен.
И чтобы подчеркнуть весомость этих слов, она стянула с шеи безыскусную цепочку, на которой болталась не только рубиновая сова, но и перстень. Его Анна нацепила на палец с решительным видом.
— В дневнике могут храниться знания, которые опасны для внешнего мира, — подала голос Фаниэль, — Иначе Триумвират не охотился бы за ним и ключом к нему с такой настойчивостью.
— Полагаю, это должно означать, что опасными знаниями должны владеть вы, — горько усмехнулась Анна, — Я не против того, чтобы вы заглянули в дневник или сняли с него копию. Сомневаюсь, что у меня получилось бы вам помешать. Но наследие Людвига останется у меня, как у полноправной наследницы его достояния. Если вы думаете, что я отдам его Триумвирату или по неосторожности выдам, что владею им, то заверяю: поколения жизни в Манхэттене научили ван Ранеховен искусству прятать вещи так, чтобы их никто не мог отыскать.
На мой взгляд, поколения жизни в Манхэттене воспитали в роду ван Ранеховен маньяков, одержимых сохранением тайн гениального предка.
Я ожидал чего-то похожего и потому ещё вчера отдельно проговорил с тётушкой, что не позволю ей убить Анну. Та неплохо развлекла меня и тем заслужила жизнь.
А тайному обществу друзей хватит и копии.
— Значит, мне нужно переодеться в это, — проворчала Анна, подняв наряд, который ей кинула Фаниэль. Она держала его на порядочном расстоянии от себя, словно опасалась, что он превратится в змею и укусит её — или что-то в этом духе. А может, в ней снова взыграло отвращение.
Во всяком случае, я ощущал в девушке и то, и другое.
— Ладно. Остановимся, чтобы я переоделась.
— Чем быстрее мы окажемся на месте, тем лучше. Время играет против нас, — мягко сказала Фаниэль.
— То есть… предлагаете мне раздеваться тут?
Автомобиль был вместителен. Даже очень вместителен: если бы я вытянул ногу, то коснулся бы колена Анны лишь кончиками пальцев. Но отдельных кабинок для переодеваний интерьер не предусматривал. Как и ширмы, которая могла бы обеспечить относительную приватность.
— Верно.
Анна постучала по затонированному стеклу, которое отделяло салон от водителя. Тот никак не отреагировал, что было вполне ожидаемо. Для начала следовало опустить стекло, а как это сделать, знала одна Фаниэль.
Ну, как это сделать, не сломав при этом машину.
Девушка слегка покраснела — капля смущения в море гнева.
— Я не позволю им пялиться на меня, — обвинительный перст ткнул сперва в меня, а потом в Петра. Для человека, который позволял целовать себя практически незнакомцу, в Анне жило чересчур много стыдливости.
— Я могу отвернуться, — прогудел Пётр.
До чего пораженческий настрой. Ей ведь некуда деваться: пришлось бы принять наши условия.
— Кто подтвердит, что ты не будешь подглядывать? — хмыкнула Анна.
— Я закрою ему глаза, — пискнула Кана и, испугавшись смелости своего предложения, вжала голову в плечи.
Против таковой страховки Анна ничего против не имела. Белавин-младший тоже не возражал, и ладони девушки накрыли его зажмуренные веки.
Судя по фонтану эмоций, который бил из Каны в процессе, она была в полном восторге.
Разумная тактика — приучить жертву к тактильному контакту. Правда, обычно этим промышляли мужчины по отношению к женщинам. Впрочем, в случае Каны так долго прикасаться к Петру и не терять сознание тоже своего рода тренировка.
Поймав взгляд Анны, я улыбнулся и покачал головой.
— Ну нет, с моей стороны на галантность можешь не рассчитывать.
— И не сомневалась.
Я приготовился наблюдать за раздеванием — не потому что так уж жаждал увидеть голое девичье тело. Меня куда сильнее влекло смущение Анны, которое росло с каждой секундой, пока она нерешительно мяла тряпки и притворялась, что изучает их.
Ей не хотелось делать первый шаг, но она не знала, как заставить меня отступить.
На плечо мне легла властная ладонь — и в следующий миг меня рванули влево. Я уткнулся носом во что-то мягкое.
Только тут я увидел изъян в своём замысле.
Я забыл про Лютиэну.