Эльф из Преисподней. Том 2

Минута слабости простительна даже великому Малдериту.

Я выбрал компромисс — то, что осквернит светлые чувства Анны или хотя бы принизит их.

Растерянная, Анна не сопротивлялась, когда я привлёк её к себе и склонился для поцелуя. Меня встретил контраст ледяных пальцев и сухих горячих губ — краткого ступора и растущей паники. Холодный страх и жгучий гнев встретились в сердце девушки, и она отпрянула, отступив на пару шагов, опустошённая.

К чести Анны, она не закричала и не устроила сцену — то ли оттого, что понимала тщетность усилий (что она и старый слуга сделают эльфу?), то ли потому, что ей понравилось. Хотя водоворот отвращения, поднявшийся в ней, говорил в пользу первого варианта.

— Чего ты этим добиваешься? — наконец спросила она.

— Может быть, хочу сказать, чтобы ты заткнулась и дала спасти себя?

— Звучит рациональнее, чем версия с сумасшедшим насильником. Но насколько правдивее?

— Я не слишком рациональный разумный.

От порока рациональности пришлось избавляться не одно столетие. Я не намеревался в ближайшее время снова им обзавестись.

— Значит, разумность можно подвергнуть сомнению.

— Предпочитаю разделять рацио и разум.

Анна вздохнула, отправила платье.

— Всё же хотелось бы знать, какая логическая цепочка привела к поцелую.

Всё просто: меня привлекло её несчастье.

— Меня привлекла твоя красота.

И раз уж в мои планы входило избавить её от несчастья, почему бы напоследок не впечатать его в глубину её души?

Девушка с вызовом рассмеялась — зал подхватил эхо театрального хохота.

— Будто я поверю, что человек способен заинтересовать эльфа.

— Можешь не верить, — разрешил я, упиваясь гаммой эмоций, которую моя выходка вызвала у Анны, — Однако моё предложение ещё в силе. Я согласен подписать соглашение о партнёрстве и передать тебе деньги. Видишь ли, я не совсем правильный эльф. И точно не такой, к каким ты привыкла в Манхэттене.

Это заставило её задуматься. Она даже закусила губу от усердия — и потом, вспомнив, что на ней ещё хранился оттиск моих губ, стёрла его тыльной стороной ладони.

— Что ты хочешь взамен?

— Поговорить. Меня интересует история. Особенно та её часть, которую старательно пытается замять Триумвират.

Томительные мгновение мы сражались взглядами. Если бы недоверие могло ранить, я бы уже истекал кровью.

Незримую дуэль прервали характерные звуки: щелчок, клацанье, шелест. В зал вошёл Фирс, коротко поклонился, с трудом согнув спину, и возвестил:

— Дождь кончился. Если желаете, накрою чай в беседке.

— Многого не жди, — сказала мне Анна и добавила Фирсу, — Печенье не выставляй.

Глава 19

Я сидел на деревянной скамье, прихлёбывал чай и размышлял, слушая отдалённый птичий щебет. Печенья мне так и не дали — не то потому, что Фирс всерьёз воспринял шуточное (я почти верил в это) замечание Анны, не то потому, что во всём имении не сыскать было угощений для гостей. И то сказать, вряд ли сюда, в родовое гнездо праймов-изгнанников, часто захаживали знакомые; а может, ван Ранеховен опустились так низко, что у них не нашлось денег даже на печенье.

Обслуживал меня всё тот же Фирс, совершенно один. С кряхтеньем приволок по аллее пузатый самовар. Светясь непонятной гордостью, заявил, что это — трофей со времён русской кампании. За самоваром последовали фарфоровые чашечки; та, что со сколом у кромки, досталась мне, целую Фирс поставил для Анны.

Хозяйка усадьбы присоединяться к моему отдыху не спешила. Она заявила, что ей нужное кое-что прихватить. Затем взяла чемодан с поспешностью, выдававшей в ней страх, что я могу передумать, и исчезла в недрах усадьбы, оставив меня на попечительстве слуги.

Против отсутствия печенья я не возражал (каждый приём пищи ещё сопровождался неприятными воспоминаниями из прошлого), а вот чай пришёлся кстати — в горле пересохло.

Подсохший плющ обвивал неуклюжие колонны беседки. Эта круглая, каменная беседка вырастала посреди вишнёвого сада полузабытым, неухоженным надгробием — лирическим памятником людям, которые надеялись обрести в Америке второй дом.

Она стояла на берегу пруда, раздувшегося после дождя. Рассекая его гладь, куда-то плыл маленький выводок уток. Кроме этого да тихого трепета, который вызывал ветер у крон вишен, ничто не оживляло монотонной картины. Будь на моём месте разумный впечатлительнее, им бы наверняка овладела грусть, подкреплённая уверенностью, что он непременно проживёт и умрёт в безвестности.

В паре слов, тоскливый пейзаж.

Наконец появилась хозяйка. Она всё никак не могла определиться, что же чувствовать: радость оттого, что многие её проблемы сегодня будут улажены; хмурую серьёзность, присущую дальнейшим переговорам; или же острую подозрительность, которой надлежало тыкать в меня, как ножом, пока я не выдам всех тайн и не извинюсь за неподобающее поведение. Посему она избрала все три варианта. Уголки губ Анны то и дело поднимались в слабой улыбке, но взгляд девушки оставался сосредоточенным и хмурым.

Не удосужившись даже налить себе чаю, она шлёпнула на стол маленькую стопку бумаг. На пальце сверкнул сапфиром перстень. В зале перстень Анна не носила.