Элегии и малые поэмы

        Хочешь — в ущельной листве ловчие сети расставь,

        Или же всяческий страх нагоняй на пугливых оленей,

        Или свали кабана, крепким пронзив острием.

205 Ночью придет к усталому сон, а не мысль о красотке,

        И благодатный покой к телу целебно прильнет.

        Есть и другая забота, полегче, но все же забота:

        Прут наводить и силок на незадачливых птиц;

        Или же медный крючок скрывать под съедобной приманкой,

210 Не обещая добра жадному рыбьему рту.

        Можно и тем, и другим, и третьим обманывать душу,

        И позабудет она прежний любовный урок.

        Так отправляйся же в путь, какие бы крепкие узы

        Ни оковали тебя: дальней дорогой ступай!

215 Горькие слезы прольешь и далекую вспомнишь подругу,

        Дважды и трижды прервешь шаг посредине пути;

        Будь только тверд: чем противнее путь, тем упорнее воля

        Шаг непокорной ноги к быстрой ходьбе приохоть.

        И не надейся на дождь, и не мешкай еврейской субботой

220 Или в запретный для дел Аллии пагубный день,

        Не измышляй предлогов к тому, чтоб остаться поближе,

        Меряй не пройденный путь, а остающийся путь,

        Дней и часов не считай, и на Рим не гляди восвояси:

        В бегстве спасенье твое, как у парфянских стрелков.

225 Скажут: мои предписанья суровы. Согласен, суровы —

        Но чтоб здоровье вернуть, всякую вынесешь боль.

        Часто, когда я болел, случалось мне горькие соки

        Пить, и на просьбы мои мне не давали еды.

        Тела здоровье блюдя, ты снесешь и огонь и железо,

230 И отстранишь от питья мучимый жаждою рот, —

        А чтоб душа ожила, ужель пострадать не захочешь?

        Право же, как посравнить, тела дороже душа.

        Впрочем, в науке моей всего тяжелее — при входе,

        Трудно только одно — первое время стерпеть;

235 Так молодому бычку тяжело под ярмом непривычным,

        Так упирается конь в новой подпруге своей.

        Тяжко бывает уйти далеко от родимых пенатов:

        Даже ушедший нет-нет, да и воротится вспять.

        Это не отчий пенат, это страсть к незабытой подруге

240 Ищет пристойный предлог для виноватой души!

        Нет, покинувши Рим, ищи утешения горю

        В спутниках, в видах полей, в дальней дороге самой.

        Мало суметь уйти — сумей, уйдя, не вернуться,

        Чтоб обессилевший жар выпал холодной золой.

245 Если вернешься назад, не успев укрепить свою душу, —

        Новою встанет войной грозный мятежник Амур,

        Прежний голод тебя истерзает и прежняя жажда,

        И обернется тебе даже отлучка во вред.

        Если кому по душе гемонийские страшные травы

250 И волхвованья обряд, — что ж, это дело его.

        Предкам оставь колдовство — а нашей священною песней

        Феб указует тебе чистый к спасению путь.

        Я не заставлю тебя изводить из могилы усопших,

        Не разомкнётся земля, слыша заклятья старух,

255 Не побледнеет лицо скользящего по небу солнца,

        С нивы на ниву от чар не перейдет урожай,

        Будет по-прежнему Тибр катиться к морскому простору,

        Взъедут по-прежнему в ночь белые кони Луны, —

        Ибо не выгонят страсть из сердец никакие заклятья,

260 Ибо любовной тоски серным куреньем не взять.

        Разве, Медея, тебе помогли бы фасийские злаки,

        Если бы ты собралась в отчем остаться дому?

        Разве на пользу тебе материнские травы, Цирцея,

        В час, как повеял Зефир вслед неритийским судам?

265 Все ты сделала, все, чтоб остался лукавый пришелец;

        Он же напряг паруса прочь от твоих берегов.

        Все ты сделала, все, чтоб не жгло тебя дикое пламя;

        Но в непокорной груди длился любовный пожар.

        В тысячу образов ты изменяла людские обличья,

270 Но не могла изменить страстного сердца устав.

        В час расставанья не ты ль подходила к вождю дулихийцев[287]

        И говорила ему полные боли слова:

        «Я отреклась от надежд, которыми тешилась прежде,

        Я не молю небеса дать мне супруга в тебе,

275 Хоть и надеялась быть женою, достойной героя,

        Хоть и богиней зовусь, Солнца великого дочь;

        Нынче прошу об одном: не спеши, подари меня часом, —

        Можно ли в доле моей меньшего дара желать?

        Видишь: море бушует; ужели не чувствуешь страха?

280 А подожди — и к тебе ветер попутный слетит.

        Ради чего ты бежишь? Здесь не встанет новая Троя,

        Новый не вызовет Рее ей на подмогу бойцов;

        Здесь лишь мир и любовь (нет мира лишь в сердце влюбленном),

        Здесь простерлась земля, ждущая власти твоей».

285 Так говорила она, но Улисс поднимал уже сходни —

        Вслед парусам уносил праздные ветер слова.

        Жаром палима любви, бросается к чарам Цирцея,

        Но и от чар колдовства все не слабеет любовь.

        Вот потому-то и я говорю: если хочешь спасенья —

290 Наша наука велит зелья и клятвы забыть.

        Если никак для тебя невозможно уехать из Рима —

        Вот тебе новый совет, как себя в Риме держать.

        Лучше всего свободы достичь, порвав свои путы

        И бременящую боль сбросивши раз навсегда.

295 Ежели кто на такое способен, дивлюсь ему первый:

        Вот уж кому не нужны все наставленья мои!

        Тем наставленья нужны, кто влюблен и упорствует в этом,

        И не умеет отстать, хоть и желает отстать.

        Стало быть, вот мой совет: приводи себе чаще на память

300 Все, что девица твоя сделала злого тебе.

        «Я ей давал и давал, а ей все мало да мало, —

        Дом мой продан с торгов, а ненасытной смешно;

        Так-то она мне клялась, а так-то потом обманула;

        Столько я тщетных ночей спал у нее под дверьми!

305 Всех она рада любить, а меня ни за что не желает:

        Мне своей ночи не даст, а коробейнику даст».