Экватор

— Не имеет значения, так это или не так: он внушил это министру, и тот поверил. И теперь думает, что если мы проиграем наш спор с Англией, то это случится не потому, что Дэвид искренне считает, что на Сан-Томе существует рабство, в чем я с ним согласен, а потому, что я — любовник его жены. То есть, получается, что, погнавшись за очередной юбкой, я провалил свою миссию и подорвал возложенное на меня доверие.

Энн замолчала, озадаченно глядя на Луиша-Бернарду. И вдруг в ее голове всё мгновенно прояснилось:

— Так поэтому ты избегаешь меня?

— Да.

Энн повернулась к нему спиной, не сказав ни слова. Она крепко ухватилась за гриву лошади, поставила левую ногу в стремя и, сгруппировавшись, идеально скоординированным движением переместилась наверх, в седло. Оттуда она снова, уже сверху посмотрела на него:

— В этом и состоит твоя дилемма, Луиш. У меня она своя. У Дэвида тоже. Как и у каждого из нас. И помочь я тебе здесь ничем не могу. Я не уплыву с тобой ближайшим пароходом, но, возможно, когда-то это произойдет. И, Луиш, если ты меня любишь, тебе придется всеми силами бороться за это.

Она развернула лошадь и начала удаляться от него. Сначала лошадь шла шагом, потом мелкой рысью и, уже в конце площади, перешла на неровный галоп, постепенно исчезая в темноте и отбивая копытами удары, глухо отдававшиеся в груди Луиша-Бернарду.

* * *

Жуан ответил на письмо Луиша-Бернарду и отправил ответ обратной почтой, как тот и просил. Однако, как выяснилось, приехать летом у Жуана не получится. Работа в конторе позволяет ему отлучиться лишь на неделю, которую он собирается провести неподалеку от Прайа да-Гранжа, где уже заказан отель и все прочее. К тому же, недели никак не хватит даже для того, чтобы добраться до Сан-Томе. Может быть, на Рождество, написал Жуан, добавив: «Ты там держись!» Кстати, по приходившим из Лиссабона газетам можно было заключить, что, несмотря на кипящие политические интриги, страна, как и следовало ожидать, пребывала в то время в характерном отпускном затишье. Кто-то проводил отпуск на морских пляжах, другие обосновались в своих загородных поместьях, в окружении слуг, семейной обстановки и местных представителей власти, ожидавших их здесь из года в год, третьи поправляли здоровье на термальных водах. Сеньор Дон Карлуш, по чьему велению Луиш-Бернарду сейчас находился в этих удушающих тропиках, и сам этим летом 1907 года отбывал свой безмятежный месячный отпуск в районе термальных источников Педраш Салгадаш. Он и его сопровождающие, исключая королеву и детей, расположились здесь в отеле, принимая лечебные ванны, охотясь на горлиц, совершая прогулки на новом королевском авто марки «Пежо» в 70 лошадиных сил, развлекая себя музыкальными суаре, игрой в бридж и посещением местных танцевальных вечеринок. Монархическая печать не уставала хвалить короля за то, что он «прост и естественен» в общении со здешним народом. Республиканцы же, наоборот, при каждом удобном случае обращали внимание на то, насколько неестественным для короля является всё, что выходит за рамки пустого светского времяпрепровождения. И губернатор все больше разделял такое мнение. Несмотря на все то, что сказал ему на прощание Наследный принц перед своим отплытием с острова, Луиш-Бернарду чувствовал, что Их Величество сеньор отец, чьим распоряжением он некогда был направлен сюда, почти сразу же и забыл о нем.

Это лето стало для него необычайно одиноким и бессмысленным. Даже походы на пляж, которые раньше бодрили и отвлекали его от забот, и радовали его, как ребенка, теперь стали мучительными, наполненными ностальгией. Он разговаривал сам с собой так, будто разговаривал с Энн, смотрел на себя со стороны, как бы, ее глазами. Это было похоже на спектакль перед невидимой публикой. Он нырял в воду и потом резко выныривал в бредовой надежде на то, что увидит ее, сидящую на песке и наблюдающую за ним, как это было в ту их первую встречу. Однако, вынырнув, он видел только пустынный пляж. Не было ни ее следов на песке, ни лошади, привязанной там, посреди деревьев, рядом с его лошадью. Не звучал, нарушая тишину, ее голос. Не было ничего, кроме какого-то далекого мутного образа, затуманенного слезами вперемешку с соленой морской водой.