Экстр

Возможно, она настраивала себя на шепоты и вибрации, слышные только ей. Казалось, что все ее существо трепещет в ожидании некоего великого события. Сейчас, когда она стояла на обдуваемых ветром дюнах совершенно нагая, вся обратившись в зрение, слух и ожидание, в ней чувствовалось что-то дикое, не ведающее жалости, что-то огромное и великолепное. Перед лицом этой сияющей красоты Данло испытал чувство, как будто он ступил за край мира и световой вихрь несет его через вселенную.

— Мои сны, — сказала она. — Откуда они?

— Я тоже об этом думал.

— Когда я переживаю во сне чью-то другую жизнь, полную света кровавых лун и блеска ножей, откуда приходит ко мне эта память?

— Возможно, Твердь впечатала тебе и ее тоже. Сновиденную память.

— Сновиденную? — переспросила она, не поняв этого. мнемонического термина.

— Да. Это целая гора памяти, понимаешь? Большей частью она остается бессознательной, но во время сна иногда поднимается в область сознательного, как вершина айсберга над морем.

— Но если это искусственная память, почему же я переживаю ее заново?

— Н-не знаю.

— Я думаю, это больше, чем искусственная память, Данло. Думаю, что мои сны — нечто большее, чем просто сны.

— Что же это?

Она устремила на него пристальный, дикий взгляд.

— Красные луны — это, конечно, Кваллар. Твердь до того, как стать богиней, родилась на Квалларе. Ты знаешь, что она была воином-поэтом. Единственным воином-поэтом женского пола.

Данло, взглянув на свой блестящий корабль, в тысячный раз подумал о связи Тверди с воинами-поэтами; Возможно, Она убила Малаклипса только за то; что он имел при себе нож и носил два красных кольца…

— Ты думаешь, что Она впечатала тебе собственную память? — спросил он.

— Не только.

Данло вспомнились Тамарины ночные прогулки и то, как она вооружалась на случай встречи с тигром.

— Ее душа, — сказал он. — Думаешь, Она создала тебя с такой же, как у Нее, душой?

— Не только.

— Скажи тогда сама.

— Я слышу Ее мысли. Вижу Ее сны. — Ветер пролетел над океаном, и она умолкла, а потом добавила: — Чувствую Ее боль.

— Телепатия?

— Нет, не только это.

— Ты уверена? Ты уже не первый человек, с которым Твердь говорит таким образом.

— Я не сказала, что Она говорит со мной.

— Нет? Откуда же тогда приходят Ее слова, которые ты слышишь в себе?

— Как я могу это знать? Разве я знаю, откуда приходит ветер и куда он уходит?

— Но твое сознание само по себе…

— Такие вещи нельзя понять путем простого анализа. — Она смотрела на него все тем же взглядом, пристальным и глубоким. — Ты хочешь знать, откуда берется мое сознание — вырабатывается оно атомами моего мозга или струится из планеты, на которой мы стоим? А может быть, я получаю его от мозголун Тверди? Вряд ли ты найдешь на это ответ. Задумайся лучше, откуда берется твое собственное знание.

— Да, это так, но…

— Эти мысли зарождаются у меня в уме одновременно с движением моих губ. И складываются в слова. Это мои слова, Данло. Она мне ничего не говорит.

Он подумал немного и сказал, настаивая на своем:

— Было бы только естественно, если бы Она с тобой говорила, разве нет? Она создала тебя из элементов этого мира; в каком-то смысле ты — рожденное Ею дитя.

Она все так же смотрела на него, и ее глаза казались ему темными, как межзвездное пространство, — но при этом, как ни странно, полными света.

— Я не Ее дитя, Данло.

— Как же ты тогда?

— Ты сам сказал: я нечто иное. Нечто большее.

— Тамара, ты…

— Меня не так зовут. — Ее голос стал холодным и глубоким, как море. — Это имя не соответствует реальности.

— Но кто же ты на самом деле? Кто?

Она то ли случайно, то ли намеренно стояла спиной к солнцу, и оно окружало ее голову, как золотой нимб. Данло было трудно смотреть на нее. Стоя совершенно неподвижно и глядя на него, она сказала:

— Я — это Она.

Данло потряс головой и заслонился рукой от солнца.

— Нет, Нет.

— Я та, кого ты знаешь как Твердь.

Глядя в ее темные бездонные глаза, Данло сказал:

— Да, это правда. В каком-то смысле я знал это с того самого момента, как впервые увидел тебя. Но мне и теперь трудно в это поверить.

— Она и я — одно. Во мне нет ничего, что не было бы частью Ее, а в Ней нет ничего, что было бы мне неизвестно.

— Но зачем? Да, понимаю — испытание. Любовь, которая почти осуществилась. Наша жизнь с тобой. Если ты — если Твердь — хотела просто испытать меня, почему Ей было не создать Тамару, которая не разделяла бы Ее сознание? Она могла бы создать любую женщину — любую женщину в виде Тамары — и просто читать ее мысли. Так ведь легче, разве нет?

Она закрыла глаза. Казалось, что она ищет и не находит ответа, который удовлетворил бы его. Глядя на ее прекрасное, полное сочувствия лицо, Данло не мог поверить, что она — нечто иное, чем человек.

— Любое Ее дитя должно было иметь одну с Ней душу, — заговорила наконец она. — Только так могла Она достигнуть своей цели. Именно по этой причине во мне помещаются Ее память и Ее разум. Иначе мой опыт и мое восприятие реальности были бы Ей столь же чужды, как восприятие любого другого человека.

— Какова же Ее цель? Что Она надеялась узнать через тебя такого, чего не могла узнать по-другому?