Экстр

Она крепко, до боли, стиснула его руки.

— Твердь хотела узнать, кто на самом деле ты. Нам нужно было это знать.

Ее ответ изумил Данло.

— Но зачем Ей все это? — почти выкрикнул он. — Она уже читала мои мысли — могла бы продолжать в том же духе.

— Знание приходит разными путями, Данло.

— Но зачем же именно так? — Он высвободил руки и потрогал ее лоб, ее лицо, золото ее волос, нагой изгиб ее плеча. — Почему ты?! В ответ она провела пальцем по шраму у него на лбу и сказала: — Я рождена, чтобы трогать и осязать. Выйдя из бассейна, я поняла, что должна потрогать весь этот мир. Снова пройтись по земле нагая, как новорожденное дитя, ощутить песок под ногами, а на языке — морскую соль. Трогать, пробовать, ощущать, пользоваться всеми своими чувствами. Чувствовать, двигаться, стать такой, какая я есть. Жить, Данло. Жить и любить и опять жить. Разве может кто-нибудь насытиться жизнью? Или любовью? Мне всегда было нужно много любви, очень много.

Хочется любить так, что умереть можно, и при этом знаешь, что ни за что не умрешь, потому что тогда не будет ни любви, ни всего остального. А любовь — это все, ты сам знаешь. Трогать мир, как это делают любовники, и видеть, как все пробуждается, хотя это причиняет почти невыносимую боль. Но не ты ли однажды сказал мне, что жизнь познается через боль?

Как ее много, боли, правда? Одна боль внутри другой, и так без конца. Но ведь она не имеет значения, верно? Мне кажется, я могу вытерпеть любую боль, только бы жить и участвовать в этом чудесном пробуждении. Я бы все вынесла, лишь бы прикоснуться к твоему прекрасному лицу и почувствовать, что такое любить и быть любимой. Я готова гореть вечно, лишь бы твои глаза соприкоснулись с моими так, как я помню. Вот для чего я пришла в мир. Я коснулась бы самого солнца, если бы оно любило меня так, как любил прежде ты.

Куртизанки говорят, что проще любви нет ничего во вселенной. Был момент, когда она, нагая и вся золотая под утренним солнцем, прижала ладонь к щеке Данло, словно хотела удержать слезы, обжигающие ему глаза. Был момент, в который он никоим образом не мог полюбить ее так, как хотела она, — а в следующий момент Данло уже падал, погружаясь в любовь столь же неотвратимо, как камень в середину звезды.

— Испытание продолжается, да? — попытавшись улыбнуться, спросил он. — Значит, в этом оно и состоит? Проверить, сколько боли я способен вынести?

«Через боль человек сознает жизнь». Вслед за этой старой мудростью Данло явилась новая: «Боль — это полнота любви».

Она поцеловала его в губы и сказала:

— Испытания окончены. Это награда.

— Награда?!

— Ты можешь полюбить снова, если позволишь себе это сделать.

— Это способ, которым ты хочешь взять меня в плен, не погубив мою душу?

— Мы могли бы любить друг друга почти вечно.

— Нет, нет. Прошу тебя.

— Мы могли бы пожениться. Здесь, на этом берегу, под этим прекрасным солнцем, мы могли бы заключить брачный союз на тысячу лет. Разве не этого ты всегда хотел?

— Жениться — да. Но жениться сейчас, на тебе — как можно!

— Отчего же нельзя? — улыбнулась она. — Мы поженимся, и у нас будут дети.

— Тамара, Тамара, я…

— Новая раса. Первые люди в настоящем смысле этого слова. Мы научим их быть людьми — и чем-то больше людей.

— Дети, — задумчиво повторил Данло. — Наши благословенные дети.

— Когда-нибудь у нас будут миллионы детей и внуков. Мы заселим своими потомками целый мир.

— Я всегда мечтал иметь детей. Ты знаешь.

— А еще ты мечтал о мире, где нет войн и зла. О мире, живущем в первозданной гармонии и красоте, которую ты когда-то называл халлой.

— Я всегда думал… возможно ли осуществить такую мечту.

— Целый мир, Данло. Мы можем сделать его, каким захотим.

— Целый мир…

Данло посмотрел на восток, где ярко зеленел лес. Там росли цветы, водились красивые птицы и тигры. Он был почти совершенен, этот девственный лес. Ни один человек еще не входил туда. Эти деревья — могучие сосны, ели и лиственницы — не знали прикосновения человеческих глаз, кроме глаз самого Данло. Может быть, они только и ждут, чтобы он населил лес своими детьми? Тоскуют по любви существ, которые будут поклоняться им, как богам? Нет. Деревья — это только деревья. Весь день они ведут под солнцем свой малоподвижный танец, и миллионы их длинных игл сверкают в изумрудном экстазе. Они осознают фотоны, влагу и, быть может, выдыхаемый им углекислый газ, но до его страстей и планов им дела нет.

— Я думал, что в награду за успех ты ответишь на три моих вопроса, — сказал он, с улыбкой повернувшись к терпеливо ждущей Тамаре.

— Выбирай — либо ответы, либо я.

— Одно из двух?

— Да. Выбор за тобой.

Смотреть на нее было больно, но он не мог не смотреть.

— Разве такой выбор возможен?

— Что же в нем невозможного?

— Как это возможно, что ты… ставишь меня перед таким выбором?

— О, Данло, Данло — я предлагаю тебе себя и целый мир. Из чего тут выбирать? Целый мир…