Эксперимент

В последнее время почти все мы привыкли глядеть на себя как на венец творения, как на вершину эволюции, её чуть ли не главную цель. Даже многие учёные на полном серьёзе говорят о том, какие удивительные мы создания, и пытаются выяснить, в чём лежат корни нашей исключительности. Проблема, однако, состоит в том, что такой подход есть относительно недавнее явление, обусловленное по большей частью теми финальными делениями наших технологических бактерий, которые слишком явно выделяются на общем фоне, чтобы их не замечать и как-то – естественно, по преимуществу положительно – не оценивать. Но как в таком случае думали прежде?

Вплоть до начала промышленной революции – не одномоментно по всему миру, но зато теперь всюду – люди смотрели на себя как на нечто встроенное в ту среду обитания, где они жили. Дикая, как её ныне называют, природа была неотъемлемой частью бытия тогдашнего человека, потому что он или она на ежедневной основе вступали с ней в контакт и сильно от неё зависели – и были от неё неотделимы. Если же подобного не было – что вызывает более чем обоснованные сомнения – то другие, а именно одомашненные виды выступали в роли проводника таких связей и постоянно намекали на то, что и мы есть составляющая этой реальности.

Сравните это положение с тем, что сегодня наблюдается в городах. Потенциально – за исключением разве что птиц, насекомых и ряда прирученных зверей, но разнообразие здесь минимальное, растения в этой картине присутствуют опосредованно, скажем, через пыльцу или внешний вид, кроме того, они слишком отличны от нас, чтобы мы ставили их на одном с нами месте, что, впрочем, несправедливо – мы можем буквально годами никак не соприкасаться с остальными созданиями, а те, которые всё-таки предстают перед нашим взором уже давно подверглись доместикации или соответствующей обработке. Напротив, мы всячески отгораживаем себя от прочих, создавая для себя искусственную среду обитания, которая хотя и не тотально герметична и стерильна, но сильно зачищена и обеззаражена – само это слово выдаёт наше неприятие и дистанцированность.

Понятно, что ничего подобного у охотников-собирателей не было и в помине. Они не мыли руки – по крайней мере, так, как это делаем мы, а, кроме того, не напирали на принятие душа или ванной – не изолировали себя от света – хотя и могли – не считали себя, в конце концов, чем-то отдельным от прочей природы. Наоборот, они были её частью, ровно такой же, как и какие-то ещё. Более того, самого этого разделения не было как такового.

Вне зависимости от того, где конкретно они обитали, наши предки были не склонны считать себя чем-то или кем-то, что бы или кто бы хотя бы как-то контрастировало со своим окружением. Вписанность была чуть ли не полной, без изъятий, потому что в противном случае им бы пришлось несладко, а то и вовсе худо. Даже если изначально это и была незнакомая для них территория, со временем она становилась своей и родной, хорошо изученной и близкой.

Собственно, это нисколько не удивительно. Наоборот, было бы крайне подозрительно, если всё обстояло иначе. С нашим появлением на этой планете никакой революции не свершилось – а если она была, то произвели её наши генеалогические предшественники, а не мы сами – и мы стали одним из многих видов, которые пытаются выжить на повседневной основе, используя тот репертуар средств и инструментов, которыми его снабдила эволюция. Выход за эти рамки означал, по сути, смерть. Но что он в себя включал в сфере воззрений и ценностей?

Очевидно, что в нём не было того высокомерия, которое теперь чуть ли не универсально и всепроникающе. Человек в прошлом глядел на себя как на составляющую того, что его или её окружало, и никаких пограничных линий между этими сущностями не выстраивал. Куда более вероятно то, что наши праотцы рассматривали себя в качестве таких же животных – реже растений, земноводных и насекомых, но не птиц, грибы или бактерии малоправдоподобны – что и все остальные, что, между прочим, подтверждается современными охотниками-собирателями, а также старыми легендами и мифами о том, что представляет собой Земля и мы на ней.

В этой связи вряд ли в прошлом мы глядели на других как не нечто второсортное и заслуживающего любого с собой обращения. Куда больше похоже на правду то, что мы считали себя ровно такими же – или почти – а это не предполагало какого-то осознанного геноцида, который, тем не менее, не был исключён в принципе – по преимуществу по неведению, мы и сегодня этим грешим. Напротив, природа представляла собой наш единственный дом, а это говорило о том, что о ней надо заботиться и беречь её, но не уничтожать.