Эксперимент

   На заднем крыльце, выходящем в больничный... скорей кусок леса, нежели сад, за низким плетёным столиком, с чашкой какао сидит медсестричка. Пусть редко, но всё же такое бывает: сестра милосердия Маша - действительно Маша-из-сказки. Глазастая, хрупкая, русая, с длинной косой...

  -- Доброе утро! С утра никого не было, записку видела, к больному ещё не ходила, - скороговоркой звенит её голос, - Кстати, хочешь какао?

  -- Спасибо, - ответила доктор, - Но знаю, кто хочет.

   Ирэн подвела меня к столику. Маша держала кофейник, готовясь налить мне какао. Я понял: отказ невозможен. Мне было чертовски неловко: Ирэн нас покинула, мне оставалось лишь сесть и убрать взгляд подальше от синих глаз Маши. Я дико стеснялся, я сидел "по стойке смирно", как дипломат на приёме посла, будто Пьеро пред очами Мальвины... я был готов вытерпеть сотню уколов, лишь бы не чувствовать лбом этот взгляд! Какао, по-моему, выпил я "залпом".

   Вдруг "пытка" закончилась: Маша хихикнула.

  -- Ты бы себя видел! Да не заревнует она!

   И, откинувшись в кресле-качалке, сестра милосердия захохотала. Я живо представил, как глупо выгляжу, и... рассмеялся.

   Дальнейшее время прошло в анекдотах и сплетнях. И новая чашка была мною выпита чинно, и даже с миндальным печеньем.

  -- Больной пришёл без четверти десять. Ты поставила диагноз, я минуту назад подтвердила. Лечение амбулаторное.

   Тон доктора мягок, но фразы звенят. Наверное, потому, что Ирина Васильевна любит латынь. И конечно же здесь, на работе, она предпочтёт говорить на латыни и близко к латыни по духу, по точности фраз.

   Я повернулся к Ирине. На ней было новое платье - чуть более строгое, "официальное", но в том же "викторианском" духе.

  -- Ну что, кавалер, пойдём к нашему Дежнёву?

   Так вот почему он устал! Он между сменами ходит в поход: непременно пешком и в любую погоду. А позавчера и в ту ночь было холодно, дождь и ветрюльник. Костёр заливает, палатку срывает... представляю, как Юрьич вымотался! А полвосьмого он прибыл в депо и мы "отработали" утренний поезд, и Юрьич... и Юрьич сказал, мол, оставил палатку, и днём обязательно сходит за ней. Значит, днём он не спал, а ходил в лес за оставленным там снаряжением. Плюс - "полуночник" в двенадцать и восемь вагонов...

  -- Э-эй, стража... Маш, тебе статуя не нужна?

   Девчонки хихикнули.

   Через минуту я шёл к заболевшему другу. Прекрасная доктор всё больше теснила меня на дорожке, покуда меж нами не стало действительно тесно. В какой-то момент Ирэн взяла меня под руку - гордо, изящно, и... невесомо, как в фильмах об очень старинных веках. Я... наверное, я покраснел. Я был безгранично смущён и безудержно счастлив.

   И сам не заметил, как прибыли к дому больного... вернее, уставшего Юрьича. Три этажа, но на первом квартир нет, и его занимают большой магазин культтоваров (насколько большим может быть он в уютно-игрушечном городе) и мастерская сапожника. Несколько странное их сочетание мило, как будто они были здесь сотню лет.

   Во дворе два подъезда - две вечно открытые двери, при козырьках и кирпичных приступочках. Входим на третий этаж, где, я знаю, ключи в уголке за пожарным гидрантом. Тихонько открыв, пропускаю Ирину вперёд, и, повесив ключи, прохожу вслед за нею. Огромной длины коридор, освещённый неяркою лампочкой, где-то вдали упирается в кухню. Из кухни доносится голос больного и шелест открытого крана.

   Ирэн вдруг становится взрослой. Походка её обретает уверенность, если не властность. Входя вслед за нею на кухню, я вижу больного: он трёт металлической щёткой походную утварь.

   Ирэн, оттеснив его, кран закрутила. Опешивший Юрьич (он правда устал, при дневном освещении я это вижу!) хотел было что-то сказать, но Ирэн упредила:

  -- Во-первых, привет. Во-вторых, марш в люлю. И, в-третьих: ты болен, пока я тебя не выпишу.

   Юрьич подавленно вытер ладони о фартук, зачем-то вздохнул и отправился в комнату.

   В дверь зазвонили. Больной, уже было вошедший к себе, повернулся, и вдруг, неуверенно как-то шагнув, приложился о стену (отнюдь не смешно: его просто шатало!). Ирэн подхватила его, а секунду спустя уже я поднырнул ему под руку.

   Доктор направилась к двери, а я провёл Юрьича в комнату, где уложил на кровать.

  -- Как там больной? - донеслось из прихожей.

  -- Не будет слушаться - будет сдан Маше, - серьёзно ответила доктор.

   "Будет сдан Маше для опытов", подумал я, однако же вслух не сказал: да, побывал я в руках у сестрички. В жарищу и сушь я свалился с простудой (обидно!). Так Маша не то что гулять, она даже привстать не давала! Была всегда рядом, кормила, поила и даже читала мне книжку. Мне было неловко, однако случись заболеть по-серьёзному, с Машей-из-сказки мне б было спокойно.

  -- Не спит? - заглянула Ирина, и тотчас же скрылась.