Экспедиция в ад

А потом — какой-то грохот и истошный писк ползунов.

31

Это похоже на чуткий сон или, наоборот, на глубокую дрему. Полностью не отключился, и будто бы сигнальный буек колышется на поверхности сознания. Ни мыслей, ни эмоций, ни звуков, ни образов. Ощущаешь себя дрейфующим в безбрежном океане мрака. Если возникнет желание вынырнуть из него — не получится. Здесь нет расстояний, нет верха и низа. Нет движения.

Но выныривать не хочется. Потому что желаний тоже нет. И собственное тело не контролируешь, даже не чувствуешь. Есть лишь мрак и слабое ощущение… себя. Его достаточно лишь для того, чтобы понимать — ты жив. Остальное — неважно. Остального пока просто нет.

Постепенно, а может, наоборот, неуловимо быстро, так что я не улавливаю моментов смены состояний — добавляются новые ощущения. Пространство… Время…

Боль.

Вспышкой боли меня, как взрывом, выбрасывает на поверхность этого океана беспамятства. В мозг разом врывается огромный, оглушительный, ослепительный Мир, едва не размазывает меня своей громадой в первые же секунды.

Впрочем, шок длился недолго, и мир вскоре сжался до маленькой полутемной каморки с гладким, как зеркало, потолком и вяло мерцающим пузырем-светильником на стене.

— Извини, Грэг. Не хотел тебя будить…

Зотов, склонившись надо мной, осторожно разматывает сероватые бинты на искалеченной ноге.

— Повязки надо сменить. Потерпи.

Лежу, терплю, отупело таращась в потолок.

— Я сделаю поярче, раз уж ты очнулся…

Он коснулся кончиками пальцев пузыря, и тот загорелся на полную, высветив гладкие голубоватые, будто бы сделанные изо льда стены, покрытые незатейливым геометрическим узором.

Тихо. Светло. Чисто. Совсем не похоже на ту камеру, где нас с девчонкой держали до этого.

— Где мы? — прохрипел я, откашлявшись.

— Сам-то как думаешь? — хохотнул Зотов.

Я скривился. Тоже мне, хохмач нашелся. Ка-ак двинуть бы сейчас в морду…

Алекс, выпрямившись, с усмешкой взглянул мне в глаза.

— О, да ты начинаешь злиться, Грэг! Хороший знак. Будешь жить.

— Да пошел ты, — вяло пробормотал я. — Последний раз предупреждаю — не лазь мне в башку!

— Я ведь тебе объяснял уже… — начал было Зотов, но, вздохнув, оборвал сам себя и снова занялся повязками. Настал самый ответственный, а заодно и самый болезненный для меня этап — укладывание ноги в лубок из листа какого-то эластичного материала. Следующие пару минут мне было не до вопросов.

— Уф… Ну вот, готово. Как ты?

— Терпимо. А попить найдется?

— Конечно.

Он достал откуда-то из-под моего ложа бурдюк с водой. Я выпил почти все. Отдышавшись, уперся руками в край ложа, намереваясь сесть, но Зотов меня остановил.

— Не думай даже! Тебе еще пару дней отлеживаться, не меньше.

— Проклятье!.. Ладно, лежу. А ты давай рассказывай уже, что происходит. Я-то, если честно, рассчитывал проснуться уже на том свете.

— Да уж, ты пропустил самое интересное…

— Что, Муха с девчонкой уложили трех многоножек?

— Хм! Почти угадал. Разве что Диана тут ни при чем.

— Что — Муха?! Ты серьезно?

Зотов рассмеялся.

— Да нет, не совсем. Но малыш преподнес нам нехилый сюрприз. Оказалось, что он…

Тут он вдруг осекся и замер, будто прислушиваясь к чему-то. Я тут же подобрался — несколько дней на Аде научили меня отовсюду ждать самого худшего. Увидев мою реакцию, Зотов успокаивающе похлопал меня по плечу.

— Все в порядке, Грэг. Просто… Сейчас сам все увидишь.

Зашуршали в пазах створки дверей, и в камеру, ощутимо сотрясая пол своими тяжелыми шагами, вошел шипастый стальной монстр. Вслед за ним неслышно, будто бы скользя по гладкому покрытию, вплыл тощий субъект с меня ростом, в длинном черном балахоне, полностью скрывающем очертания фигуры. Капюшон — огромный, будто бы не по размеру, — прячет и лицо незнакомца. Как это он на стены не натыкается при ходьбе?

Последним в комнату вошел — точнее, забежал — Муха. Тоже в черном одеянии, но с откинутым на спину капюшоном. На голове белеют свежие бинты, а пострадавший глаз аккуратно прикрыт черной, идущей наискосок повязкой, отчего выглядит малыш как настоящий пират. Я невольно улыбнулся. Полку одноглазых прибыло.

Малыш подошел ко мне, погладил своими невесомыми пальцами по руке. Как обычно, не произнес ни слова, даже рта не раскрыл, но мне передалось его настроение — этакая смесь из беспокойства, радости, сострадания, благодарности… Нет, пожалуй, язык землян не в силах передать все оттенки этого чувства. Язык — очень несовершенный посредник…

— Он очень беспокоился о тебе, — усмехнувшись, сказал Зотов. — Несколько раз приходил, пока ты валялся без памяти.

— Все нормально, малыш, — я легонько сжал его руку. — Со мной все в порядке.

Замолчал, чтобы не выдавать дрожи в голосе. Тысяча черепогрызов! Я все-таки становлюсь слишком сентиментальным. Хотя… Пожалуй, нужно провести несколько дней на Аде, чтобы понять, как это важно — когда кто-то о тебе беспокоится.

Длинный тип в балахоне подошел ближе, встал рядом с Мухой, и я, наконец, разглядел в складках капюшона продолговатое серое лицо с огромными черными глазами. Такое же, как у малыша.