Эйнемида I. Семена раздора.

На этот раз, Кинана начала осторожнее, серией атак, каждая из которых имела целью привести соперника в определённое положение. Все удары пришлись в щит, но от завершающего выпада дядя ушёл не без труда. Воодушевившись, царевна начала развивать успех, используя свою скорость. Она уходила от атак, смещаясь на шаг или полшага, тут же контратаковала, меняя направление ударов, затем вновь защищалась и вновь контратаковала. «Сборщик колосьев» вниз, блок, перевод атаки вверх, ещё раз вниз и выпад «язык лягушки», точно в налобник сверкающего на солнце шлема… Меч Кинаны встретил пустоту, а дядя, непостижимым кувырком уйдя вбок, с разворота ударил щитом в открытый живот. Больно было так, что завершающего удара мечом плашмя по шлему девушка даже не почувствовала. Она рухнула на землю, скорчившись и жадно хватая ртом воздух.

– На сегодня достаточно, – сказал дядя и снял шлем. Жёсткий взгляд серых глаз, тонкие прямые губы, шрамы на щеке и подбороке, чёрные прямые волосы ниспадают до самых бровей, сзади едва доходя до плеч. Не было в Эйнемиде полиса, где не узнали бы это суровое, никогда не улыбающееся лицо. Сосфен, родной брат царя Пердикки, архонт и эпистратег, верховный военачальник Герии, разящая рука своего брата, его опора во всех начинаниях. Имя Сосфена, сына Аркелая гремело повсюду. Гисеры, дураги и прочие варвары боялись упоминать имя грозного полководца вслух. Он был одним из троих выживших участников легендарного Боя Шестидесяти, где тридцать эйнемов одолели тридцать лучших верренских бойцов. Он в трёхдневный срок разбил три войска олориев, собственной рукой пленив их царя. Он высадился на архенский берег всего с пятью сотнями копейщиков, и не успела смениться луна, как царь Сапиена назвал Пердикку старшим братом, а гордый владыка Келенфа отдал за царя герийских «варваров» свою дочь. Рассказы о его подвигах летели по свету, изображениями полководца украшали дома, а мальчишки до драки спорили, кто будет Сосфеном в игре. Однажды некий лесмийский скульптор изваял статую бранелюбивого Хороса, сделав её похожей не столько на обычное изображение Отца Воинов, сколько на герийского стратега. Напуганные сограждане послали гонцов к оракулу, спрашивая, как покарать святотатца, и получили ответ: «Ваятеля наградить, как свершившего деяние превосходное».

– Ты использовал обманную уловку, – просипела Кинана, едва к ней вернулся голос. Дыхание ещё не вполне восстановилось, и вместо возмущённого возгласа получился жалобный стон.

– Да, и ты убита, – невозмутимо сказал Сосфен. – Какое правило ты нарушила?

– «Под шкурой быка вполне может поместиться лев», – процитировала Кинана «Размышление о стратегиях» и скривилась. В проклятой книге находились ответы положительно на всё. Порой это жутко злило.

– Именно. Прежде, чем считать что-то невозможным, убедись, что это действительно так.

Сосфен направился к дальнему краю площадки, где вдоль стены тянулись длинные столы с тренировочными снарядами, доспехами и оружием. Еле поднявшись, Кинана поплелась следом. В боку саднило, каждый вздох отдавался болью, но кости, кажется, целы. Дядя точно знал, где пролегает грань между воспитательным воздействием боли и человекоубийством.

– Что следовало сделать? – спросила Кинана, подходя к столу, где дядя уже наполнил из массивного кувшина грубые деревянные кубки. Один из них он протянул племяннице.

– Не считать бой выигранным до того, как это случилось, – он прополоскал рот и сплюнул на землю, жестом показывая Кинане сделать то же самое. Ацеон – грубое солдатское питьё из уксуса с водой. После упражнений надлежало прополоскать рот, немного выждать и медленными глотками выпить по кубку на три модия собственного веса, чтобы восстановить жизненные соки тела. Для пересохшего рта, кислый и резкий напиток казался слаще вина с мёдом.

– Ты настолько поверила, что твой последний удар точен, что не была готова к защите, – продолжил Сосфен. – Это глупо. Не опасен только мёртвый враг. Один смертельный удар может нанести даже раненый, слабый или больной, ты же считаешь побеждённым человека, который стоит на ногах и держит руке оружие.

– Мрачная судьба – ждать удара даже от раненого врага, – усмехнулась Кинана, сплюнув на землю.

– Это лучше, чем получить удар, – закончив снимать доспехи, Сосфен принялся с военной аккуратностью раскладывать их на столе. В графитово-сером хитоне с герийской змеёй на груди, великий полководец казался похожим на простого войскового эпистата. – К тому же, хорошего в этом больше, чем плохого.

– Как так?

– Никто не обречён, пока жив – ты тоже, – дядя поглядел на Кинану и кончики его губ чуть дёрнулись в слабом подобии улыбки – величайшее проявление теплоты, каким он кого-либо удостаивал.

– Пока я жива, – осклабилась царевна. – Что ж, может быть, скоро это изменится. Кое-кому очень бы этого хотелось.

– Ты опять за своё? Кажется, я велел не распускать язык.

‒ А что, разве не так? Матушка спит и видит, как я освобожу трон для её сыночка, а у них, на юге, сам знаешь, как такие вопросы решаются.