Эйнемида I. Семена раздора.

– Бросим его собакам, как и остальных. Умер как преступник и сожран псом – такой судьбе завидовать не станут, и в пример ставить тоже.

– Ты может забыла, Молтис, – вмешался Ктесипп. – Мы не можем воспользоваться священным ядом! Где мы возьмём жреца, чтобы его смешать? Разве что послать в лавку герметиков за каким-нибудь зельем...

– ...для травли крыс! – захлёбываясь смехом перебил Бойн, и толпа подхватила жуткий хохот.

– Это ни к чему, – усмехнулась Молтис. – У меня для вас подарок, жаль, что немного запоздал.

Она громко хлопнула в ладоши, и из толпы её спутников вытолкнули вперёд оборванного человека, в чьём замаранном грязью и кровью одеянии с трудом угадывался бело-чёрный плащ. Вид бедняга имел жалкий. То и дело утирая раскровавленный нос, он затравленно озирался по сторонам. Толстый детина в замараном вином гиматии схватил его за шею и едва не волоком втащил на возвышение.

– Жрец? – удивлённо поднял бровь Ктесипп, брезгливо глядя на оборванца.

– Пытался сбежать через Рыбные ворота, но, спасибо бдительности Эрпея и его товарищей, был схвачен, – Молтис ласково положила руку на плечо толстяка, и тот мгновенно расцвёл, с обожанием воззрившись на гетеру.

– Значит, хоть кто-то из жрецов Эретероса не сбежал, – задумчиво протянул Ктесипп. – Где твои собратья? Куда они делись? Отвечай!

– Я не знаю, клянусь, не знаю! – со слезой в голосе прокричал жрец. – Пощади, я не сделал ничего плохого!

Не желая смотреть на этот позор, Хилон брезгливо отвернулся. Считалось, будто жрецов Беспристрастного нельзя запугать или подкупить, как нельзя запугать или подкупить смерть. Обыкновенно нельзя, но и среди них порой встречаются подобные этому. Даже бело-чёрные служители Подателя жизни и смерти всего лишь люди.

– Не хочешь говорить? Придётся с тобой потолковать... – Ктесипп многозначительно замолчал. Жрец сжался под его взглядом, что-то умоляюще бормоча.

– Постой, Ктесипп, мы здесь не для этого, – сказала гетера. – Потом успеешь спросить всё, что захочешь.

– И правда. Отвечай, ты знаешь тайну священного яда?

– Господин, я не могу... Это запрещено...

– Ты хочешь перечить воле народа? Вижу, не хочешь? Сейчас ты пойдёшь в храм и вынесешь сюда яд, у тебя есть на это ровно пять минут. Парбий, ты ведь учился у лекаря?

– Да, Ктесипп, ‒ юный погромщик расцвёл от внимания кумира. ‒ У проклятого изменника Хрея.

– Пойдёшь и проследишь, чтобы он всё смешал правильно.

Жрец умоляюще протянул руки к Ктесиппу.

– Нет, нет, прошу, не надо! Я всё смешаю... Нельзя при непосвящённом, я не могу... Всё, что угодно, но не это...

Бойн, не отпуская согбенного Хилона, ударил почти без замаха, и жрец со стоном повалился на бок.

– Ну что, будешь ещё спорить? – спросил Ктесипп. – Нет? Тогда быстро в храм. Пять минут!

Под улюлюканье толпы, жрец, сопровождаемый раздувающимся от важности юнцом, скрылся за дверьми храма Эретероса. Хилон отметил, что, хотя двери храма распахнуты настежь, никто не осмелился даже взойти на бело-чёрные ступени. Мало кому хотелось навлечь на себя гнев Равнодушного или его служителей. Ктесипп и его приятели либо очень смелы, либо очень глупы, осмелившись прилюдно бить и унижать жреца Подателя. Как убийцы бело-чёрные славились едва ли не больше, чем как лекари.

Вскоре в дверях храма показался Парбий. Один, с чёрным флаконом в руке.

– Готово, – провозгласил он.

– Хорошо, – кивнул Ктесипп, – а где жрец?

– Медленно делал. Пришлось поучить... – юнец презрительно пожал плечами.

«Дурак, – с отрешённым злорадством подумал Хилон, кривясь от боли в стиснутой Бойном голове. – Молодой дурак. Избил жреца Эретероса, узнал тайну бело-чёрных и гордишься этим. Твой вождь не пошёл туда сам. Успеешь ли ты проснуться, когда твоего горла коснётся чёрный серп? Впрочем, какая разница? Вряд ли многие из твоих дружков успеют отрастить бороду. Такие всегда гибнут первыми. Топливо чужого тщеславия, живое мясо, ещё более глупое, чем овцы. Тех, перед забоем, хотя бы кормят...»

– Он жив? – спросил Ктесипп, прищурившись.

– Да что ему будет? Очухается. Я куда бить знаю...

– Ну ладно. Давай сюда...

Он протянул было руку, но Молтис оказалась быстрее. Неуловимо быстрым движением она шагнула вперёд, и рука Ктесиппа сжала пустоту, а гетера, прижав чёрный флакон к груди, встала перед Хилоном.

– Что ты делаешь?! – удивился Ктесипп.

– Я сама. Бойн, отпусти его и развяжи руки!

Убийца нехотя повиновался, напоследок злобно пнув Хилона в голень. Вместо того, чтобы развязать пленника, он рывком разорвал верёвку. Стараясь держаться невозмутимо, Хилон с трудом поднялся на ноги, потирая пронзаемые тысячей ледяных иголок руки. Вокруг хлопали, стучали палками, размахивали кулаками. Харидем, Силан, и прочие вожаки партий всем видом выражали безучастность, но Хилон был готов поклясться, что их распирает злобным торжеством.

– Народ приговорил тебя к смерти, – Молтис протянула Хилону открытый сосуд. – Выпей, и умри как мужчина.